Володыевский зевнул наконец, открыл глаза и взглянул на спящего Заглобу; вдруг он вскочил и вскрикнул:
— А чтоб его! Панове! Панове! Посмотрите, ради бога!
— Что случилось? — спросили полковники, открывая глаза.
— Посмотрите, посмотрите! — кричал Володыевский.
Пленники взглянули, куда указывал Володыевский, и остолбенели: под буркой в шапке Заглобы спал сном праведным Рох Ковальский. Заглобы в телеге не было.
— Удрал! Ей-богу, удрал! — воскликнул Мирский, оглядываясь по сторонам, точно не веря собственным глазам.
— Снял шлем и плащ с этого дурака и удрал на его же лошади!
— Ну и хитер! Чтоб его разорвало! — сказал Станкевич.
— Как в воду канул.
— Он исполнил свое обещание, что придумает что-нибудь!
— Только его и видели!
— Панове, — сказал Володыевский, — вы его не знаете, но я готов поклясться, что он и нам придет на помощь. Я не знаю как, но уверен в этом.
— Ей-богу, собственным глазам не верю! — сказал Станислав Скшетуский.
Но вот и солдаты узнали, в чем дело, и подняли страшную суматоху. Все подбегали к телеге и таращили глаза на своего спящего коменданта, одетого в бурку из верблюжьего сукна и в рысью шапку.
Вахмистр начал его трясти без всякой церемонии:
— Мосци-пане комендант! Мосци-пане комендант!
— Я Ковальский, а это пани Ковальская! — бормотал Рох.
— Мосци-комендант, пленный удрал! Ковальский вскочил и открыл глаза.
— Чего тебе?
— Удрал тот толстый шляхтич, с которым вы разговаривали.
— Не может быть! — крикнул испуганным голосом Ковальский. — Как это? Как удрал?
— В вашем шлеме и плаще: ночь была темная, солдаты его не узнали.
— Где моя лошадь? — крикнул Ковальский.
— Нету… шляхтич на ней-то и уехал.
— На моей лошади?
— Да.
Ковальский схватился за голову и воскликнул:
— Господи Иисусе! Затем прибавил:
— Давайте мне сюда этого подлеца, который ему дал лошадь.
— Мосци-комендант, солдат не виноват. Ночь была темная, хоть глаз выколи, а на нем был ваш плащ и шлем. Он проехал мимо меня, и я его тоже не узнал. Не садись вы на телегу, ничего такого и не могло бы случиться!
— Бей меня! Бей меня! — кричал несчастный офицер.
— Что прикажете делать, мосци-комендант?
— Ловите его!
— Это невозможно! Он ведь на вашей лошади уехал, а это одна из лучших. Наши лошади страшно устали, кроме того, он удрал уже давно. Мы его не можем догнать.
— Ищи ветра в поле! — сказал Станкевич.
Тогда Ковальский накинулся на пленных:
— Это вы помогли ему удрать! Я вас!..
И он сжал кулаки и стал приближаться к ним. Вдруг Мирский сказал грозно:
— Не кричите и помните, что говорите со старшими!
Ковальский вздрогнул и машинально вытянулся в струнку; его значение, в сравнении с значением Мирского, равнялось нулю, да и остальные пленные стояли выше его как по чинам, так и по происхождению.
— Куда вам приказали нас везти, туда и везите, но голоса не возвышайте, ибо завтра же можете попасть под нашу команду! — прибавил Станкевич.
Рох вытаращил глаза и молчал.
— Ну и оболванились же вы, пане Рох, — сказал Оскерко. — А что касается того, будто мы помогли ему удрать, то это глупость, каждый из нас прежде всего помог бы самому себе! Никто тут не виноват, кроме вас. Слыханная ли вещь, чтобы комендант позволил удрать своему пленному в своем плаще, в своем шлеме и на своей лошади.
— Старая лиса провела молодую! — сказал Мирский.
— Иезус, Мария, у меня и сабли нет! — крикнул Ковальский.
— А вы думали, что ему сабля не нужна? — сказал, улыбаясь, Станкевич. — Справедливо заметил пан Оскерко, что вы оболванились… У вас, верно, были и пистолеты?
— Были… — точно не сознавая того, что происходит, ответил Ковальский. Вдруг он схватился обеими руками за голову и крикнул страшным голосом:
— И письмо князя-гетмана к биржанскому коменданту. Что я теперь, несчастный, буду делать? Я пропал навек! Остается только пуля в лоб!
— Это вас не минует! — возразил Мирский. — Как же вы теперь повезете нас в Биржи? Что будет, если вы скажете, что привезли нас как пленных, а мы, как старшие вас чинами, скажем, что арестовать нужно вас! Кому комендант скорее поверит? Неужели вы думаете, что шведский комендант задержит нас только потому, что пан Ковальский его об этом попросит?
— Пропал я! Пропал! — стонал Ковальский.
— Пустяки! — утешал его Володыевский.
— Что нам делать, мосци-комендант? — спрашивал вахмистр.