Анна Карловна, ну, вы идите, ведите их в классную, — сказала матушка, видимо желая наедине и подробнее расспросить Богдана Карловича: она это всегда так делала, к крайнему нашему неудовольствию.
— Да... да... — повторил он. — Ну, а что они? — указывая на нас головой, говорил доктор, — ничего?
— Ничего, слава богу.
— Ну, впрочем, я у вас сегодня пробуду, успеем, — сказал Богдан Карлович, намекая на то, что он успеет нас осмотреть и теперь не задерживает нас, можем идти в классную.
Анна Карловна встала и увела нас.
Из столовой в классную надо было идти через ту комнату, где висел дядин портрет верхом на лошади. Проходя мимо, я с каким-то странным чувством посмотрел на него — долго, пристально...
И сестра Соня и Анна Карловна были — может, мне казалось — тоже в каком-то странном состоянии...
Мы наконец уселись, и гувернантка начала нам диктовать. Этот прием она всегда делала, когда хотела сразу занять нас, чтобы мы не разговаривали и чтоб ей было свободно думать и не разговаривать с нами: никаких программ и распределений занятий у нас, конечно, не было.
Я писал, а слышанное у меня не выходило из головы. На каком-то перерыве я наконец не выдержал и спросил:
— За что же он их так наказывал?
— Кого? — не сообразив вдруг, сказала Анна Карловна.
— А вот кучера и лакея.
Но Анна Карловна уж спохватилась и сухо ответила:
— Это не ваше дело.
— Ведь «она» им велела ехать... — продолжал я. — Чем же они виноваты?
— Это не ваше дело, я вам сказала.
Она начала диктовать, и мы опять принялись писать. Снова через несколько минут наступил перерыв, и опять не совладал с собою — я весь был поглощен этой мыслью — и спросил:
— Ну, а если они умрут?
— Кто? — сказала Анна Карловна и, не дожидаясь моего ответа, поняв, о ком я говорю, сказала:
— Если вы не перестанете и будете продолжать, я пойду и скажу мамаше, что вы мешаете, не даете заниматься и Соне.
Я писал крайне невнимательно, наделал массу ошибок, Анна Карловна возмущалась, и когда нас позвали из классной завтракать, — мы оставались в классной и по окончании занятий, она почему-то не выпускала нас, — Анна Карловна, идя с нами, пригрозила мне, что скажет обо всем матушке. Но я нимало не был этим смущен. Меня гораздо больше занимала мысль, не услышу ли я за завтраком от Богдана Карловича еще чего-нибудь.
Но, к удивлению нашему, Богдана Карловича за завтраком не было. Отец с матушкой уж сидели за столом. Отца я не видал еще сегодня и потому подошел к нему поздороваться.
— А где же Богдан Карлович? — спросил я.
— Он уехал в Прудки. За ним присылали. Он сегодня опять приедет, — ответил мне отец.
Оба они — и отец и матушка — сидели смущенные. Лакей, подававший кушанье, был тоже особенно как-то серьезен и ходил совсем неслышными шагами. Анна Карловна не пожаловалась на меня: она сразу поняла, что теперь не момент...
Мы молча, почти не проронив ни одного слова, позавтракали, и когда встали, матушка сказала Анне Карловне, чтобы мы пошли в сад погулять, где просохли дорожки, и чтобы она только посмотрела, крепкие ли у нас калоши и, вообще обувь.
— А если они не будут слушаться и станут ходить, где мокро, вы тогда скажите мне: я другой раз не пущу.
— Слышите, — обретясь ко мне, внушительно заметила Анна Карловна.
— А что? Он разве не слушается? — проговорила матушка.
— Так... я вам после скажу, — ответила Анна Карловна.
VII
Как это всегда бывает весною, сад, еще каких-нибудь три-четыре дня до того покрытый весь лужами и местами даже не растаявшим еще снегом, теперь был почти весь уже сухой. На дорожках еще кое-где стояли лужи, но куртины, покрытые старой, желто-серой прошлогодней травой, были уже совсем сухие. Анна Карловна и мы пошли по куртинам, по этой старой сухой траве. День был чудесный, солнечный; было даже жарко: нас страшно кутали всегда.
Пробираясь из одной куртины в другую, мы дошли до дорожки, пересекавшей нам путь; на ней стояла почти сплошная лужа. А там, дальше, казалось так хорошо, там такие сухие, просторные куртины, а главное — там дальше наша любимая скамеечка, на которой мы всю зиму с самой осени еще не сидели. Мы долго искали сухого перехода и хотели было отказаться совсем от мысли попасть туда, как вдруг увидали, что идет оттуда, из того конца сада, наш садовник Михей. Он был в длинных сапогах, и он нас выручил: принес каких-то обрубков, дощечек, откуда-то соломы, камышу, которым на зиму обвязывают от холода и от зайцев молодые яблони, и Анна Карловна перешла по этой импровизированной плотине через лужу, а нас с сестрой он перенес туда на руках.