Лиса Алиса… Татьяна Соболева. Редкая красотка — черные глазищи с поволокой, прекрасные волосы, характер нордический, бойцовский… не характер, норов. Диплом университета, работа в котельной, где сама себе начальник. Начальница то есть. Да, да, вы не ослышались — в котельной! Сутки работаем, трое дома — самосовершенствуемся: читаем древних философов, смотрим культовое кино, пишем стихи. В знак протеста против подлости мира и босса, который вздумал протянуть лапы. В результате едва не лишился глаза — почти лишился, — вызывали «Скорую», а Таня, хлопнув дверью так, что она слетела с петель, удалилась со щитом, но без работы. Попадаются в наше сложное время и такие.
Она была хороша в роли лисы Алисы! Облезшая горжетка из бабушкиного сундука, распространяющая удушливый запах нафталина, страшный допотопный ридикюль, жеваная фетровая шляпка с бесформенным букетом, длинная юбка и тонкие ножки, обтянутые черными чулками, в здоровенных штиблетах на пуговках. Еще хвост, тоже облезший.
Репетиции в иностранном отделе, в читальном зале, что не всегда удобно — читатели недовольны. Крик, споры, креативные находки. Ирина Антоновна всю голову себе сломала, что делать. И тут вдруг заглянул на огонек Эмилий Иванович…
Он заходил иногда полистать иностранные журналы по дизайну и графике, несуразный, нескладный, трогательный Эмилий Иванович, с которым Ирина, можно сказать, дружила. Симпатизировала, другими словами, в силу бросающейся в глаза безобидности и деликатности. Он часами сидел в библиотеке, шуршал страницами, зарисовывал что-то в тетрадку. В очках с толстыми линзами. Он всегда приносил ей в подарок то цветок, то шоколадку или яблочко, то еще какой-нибудь пустячок, вроде брелка или фигурки лешего или домового, которые продавались в местных сувенирных киосках по дороге в библиотеку. И тут Ирине вдруг пришло в голову…
— Эмочка, а ты работаешь один? — зашла она издалека. — Или с коллегами? В губернской канцелярии, кажется?
— Один, — с готовностью отвечал Эмилий Иванович, даже привстал. — В губернской канцелярии.
— И от музейного начальства далеко, правда? — дипломатично вела дальше Ирина Антоновна.
— Правда. А что?
— А если мы попросимся к тебе, а? Один разик! У нас на носу премьера… «Спикеры», я имею в виду? Можно? Завтра, на пару часиков? Нам негде репетировать.
— Премьера? — удивился Эмилий Иванович. — Репетировать?
— Ну да. Мы ставим «Пиноккио», Молодежный пообещал зал для премьеры. Наш клуб «Спикеры». Помнишь, я тебя приглашала? А теперь у нас еще и театр, тоже «Спикеры». А репетировать негде. Читатели возмущаются, директор зудит. Можно мы к тебе?
Эмилий Иванович задумался. Потом спросил:
— Народу много?
— Человек шесть, — порозовела Ирина Антоновна. — Мы тихонечко! Я после работы забегу посмотреть, лады? Условия, в смысле — куда можно прилепить декорации, и вообще.
Эмилий Иванович неопределенно кивнул. Его одолевали сомнения, но отказать Ирише он не мог. На пару часиков, шесть человек, раздумывал он. Приличные люди, читающие, английский клуб «Спикеры», по радио рассказывали. И она забежит сегодня… нужно купить свежего кофе и чего-нибудь еще. Он невольно улыбнулся и кивнул еще раз.
Ирина Антоновна, Ириша…
Она нравилась ему, и он тайком ее рассматривал, делая вид, что занят журналом. Бросал стремительные взгляды, тут же уводил глаза и утыкался в статью или картинку. Ирина Антоновна была в курсе. Всякая женщина в курсе, когда на нее смотрят. Тем более когда смотрит такой робкий и стеснительный молодой человек, как Эмилий Иванович, поминутно краснеющий, прикрывающий глаза рукой и подглядывающий сквозь пальцы.
Подружка Алина из статистики поддразнивала Ирину Антоновну и называла его «твой Эмилька». Ты знаешь, Ир, твой Эмилька ничего, его бы приодеть, а то он как недоросль, ты бы занялась! А ведь хороший парень! Умный, добрый, порядочный, толстый, правда. Имей в виду, такие на улице не валяются. Ну почему как приличный мужик, так вроде Эмильки? Вопрос вполне риторический, ответа на него нет да и не требуется. Почему, почему… Потому! И точка.
Все так, все правильно про Эмилия Ивановича. Но… если честно, всем, кто с ним сталкивался, казалось, что из детства он сразу шагнул в зрелость, но при этом остался ребенком. И одет странновато — Эмилий Иванович носит короткие широкие штаны — такие в юмористической литературе называются «боцманскими», — пенсионерские рубахи и сандалии на пуговке, чем напоминает переростка-акселерата из глубинки, внезапно выросшего из своих старомодных одежек.
Откуда он их выкапывает, хихикает Алина. Не иначе как из бабкиного сундука. Ты бы подсказала, Ир, а то полная безнадега. А ты заметила, что у него разные носки? То черный с синим, то серый с коричневым! Алина хохочет.