Она отпрянула, и я увидел ее лицо. Глаза ее были расширены, а клыки сверкали на солнце.
— Катрина! — Я задыхался, но не мог двинуться. Ее ледяные руки сомкнулись вокруг моей шеи и начали сжиматься. Я почувствовал резкую боль в горле. Попытался вырваться, но боль только сильнее впивалась в мое тело, пока, казалось, не достигла самых глубин моей души…
Я погрузился во тьму.
А затем я услышал резкий, настойчивый стук в дверь.
— Катрина? — В смятении я стал ощупывать все вокруг, как вдруг понял, что лежу в постели, насквозь мокрый от пота. Я моргнул и открыл глаза. Надо мной высилась наклонная плоскость соломенной крыши моего домика, сквозь щели пробивались лучи яркого солнца.
Стук повторился.
Я вскочил с постели, быстро натянул штаны и рубашку, а затем громко произнес:
— Войдите!
Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась миссис Дакворт.
— Значит, вы в порядке? — Круглое лицо ее покраснело, и на нем было написано сильнейшее беспокойство.
— В полном. Всего лишь плохой сон, — ответил я, переминаясь с ноги на ногу. Действительно ли это был лишь плохой сон? Я годами не вспоминал о Катрине, но в моем сне она казалась такой реальной, такой живой.
— Да у вас был настоящий ночной кошмар, я вам точно говорю, — со знанием дела заявила миссис Дакворт, скрещивая руки на своей мощной груди. — Как вы вопили, было слышно аж за дверью. И вы не на шутку напугали меня, ведь я думала, что на вас напала одна из тех лис, которые нынче шастают в наших лесах. Миссис Медлок с фермы Эванса жаловалась, что одна такая на днях стащила у нее нескольких цыплят. И тоже — при свете дня!
— Ночной кошмар… — машинально повторил я, опершись на деревянную спинку своей кровати. Солнце только начинало клониться к вечеру, и в заходящих лучах его лес за моим окном отливал янтарем.
— Именно так, — терпеливо повторила миссис Дакворт. Поверх платья в бело-голубую полоску у нее был повязан накрахмаленный фартук, а ее седые волосы были затянуты на затылке в крепкий пучок. Больше двадцати лет она служила в поместье, окружая всех и вся в доме своей материнской заботой. Джордж Эббот любил подшучивать, повторяя, что на самом деле это она, а не он является истинным хозяином поместья.
Вид ее подействовал на меня успокаивающе и убедил в том, что весь этот ужас был лишь плодом моего воображения, и здесь я в полной безопасности.
— Надеюсь только, что хозяйка вас не слышала. Не хотелось бы, чтобы она решила, будто у вас есть призраки.
— Здесь их нет, — нетерпеливо бросил я в ответ, подбирая с пола свою постель и закидывая ее на кровать. Мне не нравилось, что миссис Дакворт вечно не могла составить грамматически верное предложение. Все эти ее разговорные обороты подчас таили второй и даже третий смыслы. — Что в доме водятся призраки, — поправил я ее. И тут же добавил: — Но это не так.
— Нет, я имела в виду ваших призраков, — философски заметила миссис Дакворт, — тех, что сидят у вас в башке и не дают вам покоя.
Я уставился на грубые неровные доски пола. Она была права. И хотя я давно сбежал из дома, от своего прошлого, оно не отпускало меня. Призраки прошлого преследовали меня. Иногда, если я погружался в воспоминания о том, как мы с Дамоном были детьми, скакали верхом наперегонки в виргинских лесах, видения прошлого были приятны. Но бывало и по-другому. Те же воспоминания наводили на мысли о том, что, хоть мне и предстоит жить на земле вечно, часть меня обречена постоянно пребывать в аду.
— Ну хватит об этом! — Миссис Дакворт решительно хлопнула в ладоши. — Я на самом деле пришла пригласить вас на воскресный ужин, — пояснила она. — Мальчики без конца о вас спрашивают. — При этих словах лицо ее озарила нежная улыбка; так было всегда, если она говорила о сыновьях Эббота — Люке и Оливере.
— Конечно, приду, — тут же согласился я.
Я очень любил эти воскресные ужины в поместье. На них всегда было шумно, все чувствовали себя совершенно свободно, наслаждаясь вкусной едой и постоянными милыми перепалками Люка и Оливера. Так и вижу, как их отец, Джордж, сидит, подбрасывая на коленях младшую Эббот — четырехлетнюю Эмму, а мать, Гертруда, гордо улыбается, любуясь своими детьми. Сам я обычно сижу за дальним концом стола, благо, я тоже часть этой картины. Нормальная семья наслаждается нормальным воскресным ужином. И по мне, так ничто не в силах с этим сравниться — ни самые изысканные особняки Сан-Франциско, ни блестящие, залитые шампанским балы Нью-Йорка.