Эверетт вытащил из мини-бара лимонад и, открыв бутылку, стал пить из горлышка. Окна номера выходили на замечательное здание. Оно было потрясающим, в высшей степени безупречным. Но Эверетт тосковал по звукам и запахам тех ночлежек, в которых он останавливался тридцать лет, но зловонию нищеты на задворках Нового Дели и вообще по всем экзотическим местам, куда его забрасывала судьба.
— Спокойно, Эв, — сказал он себе вслух, включил Си-эн-эн и, усевшись на краю кровати, вытащил из кармана сложенный лист бумаги. Эту распечатку из интернета он сделал перед отъездом из лос-анджелесского офиса. Кажется, ему сегодня фартит. В соседнем квартале в соборе Святой Марии состоится собрание. Начнется в шесть, продлится час. Чтобы не опоздать к открытию благотворительного вечера и вернуться в отель к семи, придется отправиться на собрание в смокинге. Нельзя, чтобы на него настучали в издательство. Рановато ему еще манкировать служебными обязанностями.
Хотя раньше он всегда делал это и выходил сухим из воды. Тогда он пил. А теперь он начинает жизнь с чистого листа, и выходить за рамки дозволенного пока не следует. Сейчас он пай-мальчик, честный и добросовестный. Как детсадовец. После снимков умирающих солдат в окопах и артобстрелов, освещение благотворительного вечера в Сан-Франциско казалось Эверетту тоской смертной, хотя другой на его месте за такую работу только спасибо сказал бы. Но Эверетт, к сожалению, не «другой». В том-то и беда.
Выпив лимонад, он вздохнул, выбросил бутылку в мусорное ведро, разделся и встал под душ. Упругие струи воды приятно хлестали по телу. В Лос-Анджелесе сегодня жара, а здесь духота. Правда, в номере имелся кондиционер, и Эверетт, вернувшись из ванной в комнату, почувствовал себя лучше. «Прекрати скулить», — приструнил он себя, одеваясь. Решив не поддаваться унынию, он взял со столика в изголовье кровати шоколадную конфету и съел печенье из мини-бара. Перед зеркалом завязал галстук-бабочку и облачился в смокинг.
Ну и ну! Прямо музыкант какой-нибудь или джентльмен. Нет, скорее, официант. Да ладно, не стоит заморачиваться. Эверетт был классным фоторепортером и когда-то даже получил Пулитцеровскую премию. Несколько раз его снимки помещали на обложку журнала «Тайм». Карсона хорошо знали в профессиональных кругах, но из-за проблем с пьянством он подпортил себе карьеру. Однако все же сумел исправить положение. Шесть месяцев в реабилитационной клинике и еще пять в ашраме[4] в размышлениях над собственной жизнью сделали свое дело. Больше он никогда не запьет. Другого пути нет. К тому времени он дошел до ручки и раз чуть было не отдал концы в грязном клоповнике в Бангкоке. Его спасла проститутка — не дала умереть до приезда «скорой», а один из собратьев по журналистскому цеху перевез его в Штаты. Из Ассошиэйтед Пресс его попросили — за почти трехнедельный рабочий простой и, наверное, уже сотое за этот год нарушение всех мыслимых и немыслимых сроков. Так, разумеется, продолжаться не могло. А потому, хоть Эверетт и зарекался от этого, он все же лег в реабилитационную клинику. Правда, только на тридцать дней, не больше. Но попав туда, в полной мере осознал, как плохи его дела. Речь шла о жизни и смерти — либо бросай пить, либо протянешь ноги. Пролечившись шесть месяцев, он предпочел завязать.
С тех пор он поправился, посвежел и регулярно — иногда даже по три раза в день — посещал собрания «Анонимных алкоголиков». Самое трудное осталось позади, но Эверетт решил, что даже если ему самому эти собрания помогают не всегда, то его присутствие на них может помочь кому-то другому. Сначала у Эверетта был наставник,[5] потом он и сам им стал и вот уже год как в рот не брал ни капли. С медальоном трезвости в кармане, в «счастливых» сапогах, но так и забыв причесаться, Эверетт в три минуты седьмого взял ключ и с фотоаппаратом через плечо вышел из номера. На его лице играла улыбка. Ему сейчас было гораздо лучше, чем полчаса назад. Жизнь была нелегка, но все же не то, что год назад. Как-то раз один из анонимных алкоголиков сказал ему: «У меня до сих пор случаются тяжелые дни, но я-то привык к тяжелым годам». Когда Эверетт выходил из отеля, жизнь казалась ему довольно приятной. Он свернул вправо на Калифорния-стрит и прошел квартал по спускавшейся к собору Святой Марии улице. Он с удовольствием предвкушал предстоящее собрание. Сегодня ему как-то особенно хотелось туда пойти. Желая напомнить себе, чего он достиг за год, Эверетт, как он часто это делал, дотронулся до своего медальона трезвости «1 год» в кармане.
— Так-то оно лучше… — шепнул Эверетт себе под нос, входя в дом пастора в поисках группы. Было ровно восемь минут седьмого. Эверетт знал, что он, как всегда, обязательно будет выступать.
Эверетт входил в собор Святой Марии, а Сара в это время, выпорхнув из автомобиля, неслась в отель. У нее оставалось сорок пять минут, чтобы одеться, и пять — чтобы спуститься вниз. Маникюр ей сделали, но два ногтя она все же смазала, когда, не дав лаку просохнуть как следует, полезла в сумочку за чаевыми. Однако выглядели ногти все равно хорошо, прическа Саре тоже понравилась. Она прошлепала сланцами по вестибюлю.
— Желаю удачи! — бросила ей вслед улыбающаяся консьержка.
— Спасибо. — Сара махнула рукой и с помощью своего ключа поднялась на «клубный» этаж. Через три минуты она была уже в своем номере. Включив душ, Сара вытащила из чехла на молнии платье. Ослепительно белое, оно отливало серебром и должно было потрясающе сидеть на фигуре. К нему Сара купила серебристые босоножки от Маноло Бланика, ходить в которых было настоящим самоубийством, но с этим платьем они смотрелись просто фантастически.
Через пять минут Сара вышла из ванной и села делать макияж. В двадцать минут седьмого, когда она вдевала в уши бриллиантовые серьги, в номер вошел Сет. Был вечер четверга. Сет просил Сару назначить сегодняшнее мероприятие на выходные, чтобы ему не пришлось следующим утром вставать ни свет ни заря. Однако четверг единственно возможный день и для отеля, и для Мелани, а потому им пришлось смириться.
Сет выглядел, как всегда после работы, измотанным. Работал он на износ и обычно делал сразу несколько дел. Потому и добился успеха. Ведь у того, кто относится к делу с прохладцей, вряд ли выйдет что-то путное. Однако на сей раз Саре показалось, что вид у мужа особенно подавленный. Сет присел на край ванны, провел рукой по волосам и, наклонившись, поцеловал жену.
— Неважно выглядишь, — с сочувствием заметила Сара. Они с Сетом были дружной командой. Хорошо сплоченным тандемом они стали с первого дня знакомства в бизнес-школе. Затем счастливый брак, благополучная жизнь и горячо любимые дети. Последние годы Сара жила, не зная забот, — Сет обеспечил ей существование, о котором можно было только мечтать. И Сара в этом своем существовании любила все, но особенно Сета.
— Так и есть, — отозвался Сет. — Что с вечером? Все нормально? — поинтересовался он. Сет любил, когда Сара рассказывала ему о своих делах. Он был ее самой надежной поддержкой и самым преданным поклонником. Иногда ему приходило в голову, что деловой мир в лице Сары лишился исключительно квалифицированного специалиста с практическим умом, но в то же время радовался, что она целиком и полностью принадлежит ему и детям.
— Прекрасно! — заулыбалась Сара, натягивая почти невидимый лоскуток белых кружевных стрингов, которые не должны были выделяться под платьем. С ее фигурой она могла позволить себе любые наряды. Наблюдая за тем, как она вдевает трусики, Сет пришел в возбуждение и, не удержавшись, провел рукой по бедру Сары.
— Не начинай, дорогой мой, не надо, — рассмеялась Сара, — а то я опоздаю. Если хочешь, можешь не спешить. Приходи к ужину, будет как раз. Лучше в половине восьмого.
Посмотрев на свои часы, Сет кивнул. Стрелки показывали десять минут седьмого. Чтобы одеться, у Сары оставалось пять минут.
— Спущусь через полчаса. Нужно сделать пару звонков. — Так было всегда, и сегодняшний вечер не исключение. Сара относилась к этому с пониманием. Хеджевым фондом Сет занимался круглые сутки. Такой цейтнот напоминал Саре ее жизнь на Уолл-стрит. Теперь в таком ритме жил ее муж. Но именно поэтому он был счастлив, удачлив и они могли позволить себе все, что имели. А жили они, как Крезы. Мало кто в их возрасте бывает так богат. Сара никогда не принимала свое счастье как должное, само собой разумеющееся и не уставала благодарить за него судьбу. Она повернулась к Сету спиной, чтобы он застегнул молнию на платье. Сраженный ее великолепием, Сет просиял: