Кум принялся медленно открывать дверь. Я громко закричал, пытаясь предупредить мастера. Тщетно. В этом месте я был нем и бесплотен. Оставалось только наблюдать. Главарь тенью проскользнул в комнату, подкрался к резчику и ударил того в затылок. Мастер упал навзничь, и я увидел наконец лицо Яши. Красивое, молодое, с тонким носом, лихим изгибом бровей и полными чувственными губами.
— Я это, того… готово, короче. — В дверь просунулась голова «пропойцы». Увидев его при свете лампы, я с удивлением обнаружил разительное сходство разбойника и нашего соседа Егорки. — Ух ты! Сколько тут всего! — Он подошел к столу и неожиданно принялся хватать и запихивать за пазуху костяные фигурки.
— Ты чего творишь, ошметок квасной?! — взревел кум.
— Что сразу кричишь? На кой они ему теперь? А у меня пацан малой, играть будет, — испуганно заканючил псевдо‑Егорка.
— Не было такого уговора! — зарычал вожак, но потом задумался и добавил: — Хотя… возьми, может, так оно и лучше. А теперь давай‑ка поднимай его, понесли в подпол.
Свет внезапно померк, и вот мы с кумом уже стояли в темнеющем подвале. Главарь держал в руке факел, и в его неровном прыгающем свете было видно, как у разверстой в земле могилы суетятся Фрол и «пропойца». Вместе они подтащили обнаженное тело мастера к краю ямы и медленно опустили его туда. Послышался приглушенный хруст, затем всплеск.
— Вишь, воду уже ледком прихватило, — отдуваясь, пропыхтел Фролка. — Долго он так не протянет. Дело верное.
— Сделано, — выдохнул кум, — пора и честь знать.
— Постой, а закапывать как же? — удивился «пропойца».
— Не велено, — Главарь принялся подниматься по лестнице.
За ним, спотыкаясь в темноте, поспешили подельники.
— В‑вот ведь басурманское семя! — прозвучал сзади ожесточенный шепот Фролки. — Даже умереть нормально не могут. Все у них с в‑выкрутасами. Тьфу!
— Нечего болтать, про что не знаешь, — оборвал его кум. — Ну, робяты, поджигаем — и ходу.
— Жалко мастера, — вздохнул «пропойца». — Какой талант пропадает!
Тут что‑то толкнуло меня в грудь, и я покатился вниз по лестнице обратно в погреб. В страхе, что так и останусь там, я беззвучно закричал. Наверху шумели, что‑то переставляли и бранились. Затем все стихло, и сквозь доски пола стал пробиваться дым пополам с языками пламени. Рыжие всполохи загуляли по стенам земляного мешка, ярко очертив черный прямоугольник могилы и чуть в отдалении два деревянных креста.
Я проснулся от собственного крика. За окном беспрерывно и все так же бесшумно сверкали вспышки зарниц. Если не считать этого заполошного свечения, в комнате было совершенно темно. На соседней кровати похрапывала бабушка. Сколько же я проспал? Я встал и подошел к настенным часам, силясь разобрать положение стрелок. Оказалось, что сейчас половина четвертого.
Я остановился у окна, пытаясь собраться с мыслями. В отличие от обычных кошмаров все перипетии жутковатой грезы плотно сидели у меня в голове и не собирались развеиваться. Я отлично запомнил мрачного кума, и пугливого Фролку, и загадочного двойника несчастного Егорки. А еще я понял, что следует делать.
* * *Тетя Клава не спала. Лежала на кровати и смотрела в окно на безмолвную грозу. В глазах тетки вспыхивали и гасли белесые отблески.
Когда я вошел в комнату, женщина резко повернулась в мою сторону, ее лицо выражало смешение двух чувств: страха и ожидания. Увидев, что это всего лишь я, Клавдия тут же расслабилась, а через секунду сердито нахмурилась:
— Это ты? Чего не спишь? Вот смотри, Любе скажу — она тебя заругает!
— Ждали кого‑то другого? — Мне важно было заставить тетку говорить со мной на равных, а не переходить к обычному диалогу взрослый — ребенок.
— Ждала? Нет, я… просто я думала… — Обычно пожилые люди врут легко и с удовольствием, но, как видно, тетка не ждала от меня прямоты и теперь мучительно искала, что бы сказать в ответ.
— Думали, что Он придет?
— Да! — с силой выдохнула тетка, но тут же спохватилась. — Что ты везде суешь свой нос, гадкий мальчишка? Приехал тут и ходит, как король. В наше время дети скромнее были. Какое право ты имел врываться в мою комнату? Ишь…
— За мной гнались собаки, здоровенные псы. Десять, а может, и больше. Они живут там, где Он ставит свою машину. — Я поспешил прервать поток возмущения. О, это стариковское недовольство! Оно для них и щит, и меч, и единственная отрада. Нельзя было дать тетке распалить себя.
Как я и предполагал, упоминание о стае бродячих собак совершенно выбило Клавдию из колеи. Она страшно побледнела, прижала к груди руки, комкая одеяло в судорожно сжатых пальцах, нижняя губа старой женщины мелко затряслась, словно у младенца, собирающегося плакать.