– Зачем? Чтобы меня начали задирать, как и ее? Чтобы остальные догадались о нашем неофициальном статусе и не давали жизни дразнилками? Да к тому же я не собирался с ней быть в любом случае, всего лишь потому, что так захотел дед. Так зачем ее мучить, давать ложную надежду таким поступком? Как по мне, лучше было банально не вмешиваться, – кудрявый лег на пол и подложил руки под голову, смотря на вечернее небо в люке.
– И что было дальше? Твой дед пошел тебе на уступки?
– Нет. Она ушла учиться в училище после девятого класса, мы больше не виделись. Только недавно дед рассказал мне, что она не перешла, – он закрыл глаза рукой, наверняка чтобы я не увидел его выражения лица.
– Умерла? – все же решил, что нужно уточнить этот вопрос.
– Я тоже подумал, что умерла, а дед не вдавался в детали, – он убрал руку, на его лице была злая гримаса. – Пока в тот день, когда мы с тобой познакомились, в свой выпускной, не увидел ее с другим.
Он дернул руками, как будто пытаясь разорвать путы, но всего лишь причиняя, таким образом, себе боль.
– Помню, ты тогда что-то такое говорил, даже стенку пробил. Братан, ты в курсе, что твоё поведение и чувства называют ревностью? – толкаю его в плечо, а то уж слишком сильно он разошелся.
– Ревностью? Да нет, какая к чёрту ревность?! Просто бесит, что она была фактически моей, а потом вдруг вижу, как какой-то урод своими мерзкими ручонками… – дальше он прорычал что-то неразборчивое и попытался разорвать кандалы еще несколько раз.
– Брат, это точно ревность, так что прекращай себе руки выкручивать, – тормошу этого идиота, чтобы он, наконец, остыл.
– Надо было его убить, – говорит кудрявый через какое-то время на полном серьёзе.
– Раньше надо было думать, а теперь-то что? Пускай живет твоя девка с тем парнем, – смотрю на его хмурое выражение лица, про себя решая, что влюбленность — это явно не для меня.
– А ты-то сам хоть раз любил кого-то? – спрашивает кудрявый, немного обидевшись на меня.
– Нет, и глядя на тебя не хочу, – смеюсь над ним.
– Сколько раз тебе повторять?! Не влюблен я в нее!
– Ага…ага… – продолжаю его слегка подкалывать, посмеиваясь над ним.
– Какой же ты мудак! – шипит он, понимая, что в обратном уже меня не переубедить.
– Хён, – позвал Ен, и мы с обидчивым сразу забыли о разговоре.
– Что такое, мелкий? – спросил на русском кудрявый, пока я спрашивал на корейском языке. – Что он говорит?
– Ен говорит, что сегодня ровно год, как он здесь. Ровно год как охотники убили его родителей и держат его в этой яме. Они ждут, пока он перейдет, чтобы продать его на чёрном рынке, – мои губы пересохли, мальчик говорил все это безучастно, как будто его это не касалось, но его худые руки при этом дрожали. – Они жили в Южной Корее, родители были рыбаками. Однажды он убежал в лес, посмотреть, как они охотятся на медведей, тогда-то их и увидели охотники. Отец убил нескольких, защищая раненую мать, за что их расстреляли у него на глазах. Ена продали этим охотникам, как товар, вместе со шкурами и клыками его отца и матери.
Парнишка замолчал, я увидел, как по его грязному лицу идет ручеек слёз, подошел к нему и обнял, совершенно не зная, чем сейчас могу ему помочь. Кудрявый сел рядом с нами и погладил мелкого по заросшей голове.
– Пора спать, зверята! – крикнул вдруг сверху все тот же урод по-английски. Мы посмотрели вверх, видя, как он ухмыляется, закрывая пока что единственный источник воздуха. Вентиляторы начала гудеть, давая понять, что наркотик уже запустили в комнату. Осталось лишь ждать, чтобы понять, насколько хорошо Ен заделал решётки шкурками, и хватит ли нам в таком случае воздуха до утра.
***
В настоящее время …
– Она отвратительна! – толкаю первую попавшуюся под ноги палку, та отлетает к ближайшему дереву и разбивается в щепки.
– Ага, – участливо поддакивает Кирилл где-то сзади.
– Ну, ты видел это, видел?! – злость все еще колотит в груди, желание разорвать все на своем пути не утихает. Это моё желание, а не зверя. Тот перед этой мерзкой толстухой чуть ли на задние лапы готов становиться! Серьезно, я думал, что свихнусь, стоило этой… Дарье ляпнуть о том, что хочет уйти, тварь внутри меня впадала в такую панику, что разрушала все на своем пути, исключительно ради того, чтобы не дать ей этого сделать.