– Это уж точно, башню просто-напросто сносит, – пожаловался второй страдалец.
– А кто не может? Я же себя контролирую, так чего вы не можете?! – кричу на них, поднимаясь на ноги.
– Да все проблемы от того, что ты себя контролируешь! – кричит на меня наш художник.
– Чего?
– Что сказал отец, ты же слышал? Она пахнет как свободная волчица! Свободная, олух! Другими словами, когда она перестанет быть свободной, эта дрянь пропадет. Ее запах больше не будет сводить нас с ума, не будет заставлять хотеть ее.
– И при чем тут я? – выхожу из себя от его тупых претензий.
– Да при том! Трахни ее уже! Хватит, блин, ломаться! Это связывание, от него никуда не денешься! Оно не пропадет! Ты все ждёшь не пойми чего, пока все остальные страдают. Я Нину люблю, а из-за этой дряни с запахом, хочу твою мерзкую толстуху! – закричал он, фанатично наступая на меня.
Его смог успокоить лишь сильный удар справа от Вани. И как бы мне не хотелось соврать себе, если бы он этого не сделал, это сделал бы я.
– Не смей играть с чувствами моей сестры, не смей обзывать ее! Она в триста раз лучше такой мрази, как мы, – почти выплёвывает он слова, еще и ткнув Димку в живот вдобавок.
Он поворачивается ко мне, ненависть хорошо видна в его взгляде.
– Держитесь подальше от Даши, иначе я вас всех убью, – говорит он, глядя исключительно на меня.
– Это не тебе решать, – холодно отвечаю ему и прохожу мимо, специально толкнув плечом.
Он хочет меня ударить в ответ, выбить из меня всю дурь, но не осмеливается. Слабак, такой же, как и его сестра. Если угрожать Диме он не боится, то тягаться со мной ему еще рано. Правда, только «пока». Ваня растёт быстро, силы его тоже растут, вопрос времени, когда он снова решится противиться моей воле и получит свободу.
Дима и Кирилл убегают в дом первыми, оставив нас с Ваней наедине. Я никуда не спешил, голова уже не шла кругом, но ощущения были ужасными. Зверь внутри неспокойно ерзал, наверняка боится, что в следующий раз уже ничто не сможет остановить меня, и я убью ее…
Руки дрожат, сжимаю их в кулаки. Я не отец, никогда не буду им, банально потому, что намного хуже его. По телу проходит дрожь, противен сам себе.
Ваня ушел вперед, скрылся в доме, а я все еще стою недалеко от дома и смотрю в небо. Почему все это со мной происходит? Почему именно я? Чудовище – что внутри, что снаружи. И отчасти в этом виноват не только я, но и она тоже. Как же я хочу, чтобы она всего лишь исчезла, как дурной сон.
Захожу на кухню и как будто попадаю в облако ее запаха, такого сильного и такого же страшного. Это не просто запах тела, так сильно может пахнуть лишь одно – кровь. Поворачиваюсь на его источник и почти не узнаю ту, что стоит перед Ваней. На лице застывшая кровь, оно все в порезах, волосы спутаны, в них грязь. Шея с фиолетовой полосой, как от удавки. Одна рука весит грудой мяса, со второй большими каплями скатывается кровь.
Я так хотел, чтобы она исчезла, так почему… Почему так громко стучится моё сердце? Почему от одной мысли, что кто-то сделал с ней такое, я хочу убивать всех, на кого бы она не указала, хоть самого себя? Почему я чувствую вину за то, что не защитил, за то, что не уберег? Почему все это чувствую я, а зверь всего лишь с радостью готов меня подержать? Сделать все, что я скажу, лишь бы она больше не плакала.
Глава двенадцатая. Возвращение & перемирие.
Глава двенадцатая. Возвращение & перемирие.
Год назад…
Меня всегда интересовал вопрос: если убивает мой зверь, убиваю и я? Или же являюсь всего лишь соучастником, такой же невинной жертвой происходящего, как остальные, немым свидетелем убийства? Еще интересно, когда убиваю я, считается ли зверь моим оружием? Или мы сто́им друг друга, мы оба убийцы? Ведь в частности, что отличает маньяка убивающего невинную жертву, и убитого горем родителя, чей ребенок стал жертвой, и он отомстил? Убивая, я понял, что количество не имеет значения. После первого человека, решится убить следующего намного легче. Когда переступаешь черту, уже не имеет разницы, сколько шагов ты за ней пройдешь. За чертой всегда ждет исключительно одно – непроходимая тьма.
– Брат, – кричу, тряся его за плечо.
Кудрявый слишком долго не просыпается, это меня и пугает. Раны, кажется, зажили, даже следа не осталось, но парень уже несколько часов не просыпается, что странно. Касаюсь ладонью его лба, теплый. Убираю руку и понимаю, что оставил на его лице кровь. Чёрт, совсем забыл вытереть руки! Всполаскиваю их в бочке с водой, запоздало понимая, что кровь не только там, но и на лице, груди, да почти везде. Поднимаю бочку и опрокидываю на себя. Умыться после стольких месяцев жизни в грязи одно удовольствие, особенно учитывая, что нюх ко мне вернулся.