Кудрявый резко выдохнул, отпустил меня и пошел к кровати сам. Его шатало, он еле держался на ногах, и, в конечном итоге, упал перед кроватью на колени. Мы молча смотрели на Ена, сквозь маленькое окошко на его лицо падал свет от рассвета. Какая же бледная и тонкая кожа у него… была.
– Так вот значит, как выглядят те, кто не перешел, – говорит тихо брат, бережно проводя по спутанным волосам Ена.
Сажусь в кресло рядом с кроватью и со всей силы зажимаю руками голову. Если бы я только мог, если бы мог хотя бы что-то сделать…
– У меня была тётя, мы звали ее тётей, хотя на самом деле это не так. Она вторая жена дедушки, он взял ее в жёны, после того как бабушка умерла, рожая моего отца. Это было лет пятьдесят назад, с того момента, до самого моего рождения, он заставлял ее рожать детей каждые три года. Не знаю, сколько их было точно, но думаю достаточно, чтобы подорвать здоровье и ум тёти. Все эти дети, мои настоящие дяди и даже тёти, умирали в детском возрасте, так и не пережив переход. Она жила в доме, в деревне, в детстве я ездил туда с мамой, приглядывать за ней. Тогда я считал ее своей бабушкой, она все время говорила сама собой, сама себе рассказывала истории, мне нравилось ее слушать. Однажды она рассказала мне о своих детях, о горе которое она пережила. Вечером я спросил об этом маму, она велела забыть об этом и никому никогда не говорить. Но я не послушал и спросил у деда, после этого мы больше никогда не навещали тётю. Думаю, он убил ее, чтобы она больше никому ничего не рассказала.
Брат замолчал, даже не глядя на него, я чувствовал то же самое. Больно схватил себя за волосы, чтобы не впасть в бездну отчаянья.
– Тётя говорила, что он даже не похоронил их, столь безобразно они выглядели. Переход меняет тебя, но не все могут принять эти перемены. Думаю, Ен теперь в лучшем месте, со своими родными и счастлив.
– Он умер, никакого лучшего места нет, – резко встаю на ноги.
Тело колотит от сильной злобы. Хочется превратиться и забыться где-то внутри себя, своего сознания, чтобы ни о чём не думать и ничего не чувствовать. Но это равноценно потере контроля, потере самого себя, потому я и держусь.
– Это ты так говоришь, а мне хочется верить. Верить, что его жизнь была прожита не зря, что за нее он заслужил награду.
– Глупость, – шепчу, закрывая лицо ладонями.
Наступившую тишину разрывает звук паромного сигнала. Где-то рядом еще одно судно?
– Что это? – спрашивает брат, мы вместе выходим на капитанскую рубку, чтобы увидеть вдали огромных размеров белую яхту.
Или это круизный лайнер? Меня как-то раньше суда не интересовали.
– Что будем делать? Вряд ли они будут так любезны нас подвезти, особенно если учитывать следы крови на палубе.
Нам осталось лишь наблюдать, как со второго судна опускается шлюпка и с десяток человек в ней. Мы подошли к борту, чтобы разглядеть их поближе. Девять мужчин в черной камуфляжной форме с оружием и одна женщина в цветастом платье и соломенной шляпе.
– Кай! – закричала она, махая рукой, и у меня нервно задергался глаз.
– Кому это она? – удивленно начал озираться по сторонам кудрявый.
Шлюпка подплыла ближе, и теперь я совершенно точно мог наблюдать во все глаза эту жуткую женщину. Она снова помахала нам рукой, улыбаясь так, словно сорвала куш.
– Она кажется мне знакомой, – пробормотал кудрявый.
– Кай! Как же я рада тебя видеть! Погодка ничего так, правда? – с улыбкой кричит, пока лодка подплывает к судну впритык.
– Кай? Твоё имя Кай? – брат удивленно вскидывает брови, а затем заливается хохотом.
– Имя как имя, – бурчу под нос, даже не могу сказать, что оно ненастоящее.
Кудрявый продолжает ржать как лошадь, повторяя что-то не понятное, но явно глумливое. Решаю остудить его пинком в зад и полетом в море. Он вроде уже восстановился после раны, пускай окунется.