Когда начало смеркаться, сестра милосердия зажгла свечу. Неправдоподобно большая и одинокая стояла свеча посреди комнаты в центре круглого стола. От нее исходил поздний, мягкий свет, и поверителю стандартов чудилось, будто в ней одной сосредоточено все лучшее, что есть на свете.
Вдруг, встав и протянув к мужу руки, Регина тотчас с пронзительным криком упала на кровать. Сестра, нагнувшись над ней, перекрестила покойницу и закрыла ей глаза.
Айбеншюц попытался приблизиться к умершей, но монахиня, поклонившись ему, не допустила этого. Ее черное платье и белый колпак неожиданно возымели силу. Она напоминала собой черный дом с заснеженной крышей, и дом этот отделял Айбеншюца от его мертвой жены.
Прижавшись горячим лбом к холодному оконному стеклу, он отчаянно зарыдал. В поисках носового платка Айбеншюц наткнулся на бутылку, которая последнее время всегда была при нем. Он вытащил ее из кармана и сделал большой глоток. Рыдания сразу же прекратились.
Без пальто и шапки он тихо вышел из дому в гнилой, неумолкающий дождь. Он стоял под ним и чувствовал, как на землю спускается болотная топь.
31
Становилось все хуже и хуже. Уже начался февраль, а эпидемия не отступала. К этому времени скончались трое работников погребальной конторы. Работники общины отказывались заходить в помещение, куда свозили умерших. Из городского управления пришло распоряжение об использовании каторжан для захоронения трупов. И из большой золочевской тюрьмы в Златоградскую область были доставлены заключенные. Они, связанные по шесть человек длинными грохочущими цепями, поднимались в поезд в сопровождении жандармов с обнаженными штыками. Их распределили по всему Златоградскому округу: в селах — по шестеро, а в городке — по двенадцать. На них надели специальные обработанные хлороформом плащи с капюшонами. В этих страшных песочно-желтых плащах охраняемые жандармами каторжане, непрерывно звеня кандалами, заходили в дома, выносили оттуда гробы и грузили их на большие телеги. Спали они в жандармерии, на полу.
Некоторым из них, якобы заболевшим холерой, удавалось попасть в больницу.
В действительности же они были здоровы. Некоторым даже удавалось прикинуться мертвыми. Это значило, что под давлением Каптука жандармский писарь фиксировал ложные трупы.
В реальности из всех заключенных умер только один-единственный человек, и тот был стар и уже давно болен. Самые сообразительные остались живы. Выходило, что цепи и жажда свободы защищали их от эпидемии надежнее, чем меры предосторожности доктора Киниовера. Прибывшие из России дезертиры тоже избежали заразы. Что такое крошечные бациллы в сравнении с колоссальной тягой человека к свободе?
Среди прибывших тогда в Златоград арестантов был и Лейбуш Ядловкер. Он тоже, сопровождая однажды телегу с трупами, нарочно упал наземь. С него сняли кандалы, и он очень медленно, под присмотром жандарма, потащился в сторону златоградской больницы. «Совершенно случайно» в этом же направлении шел и Каптурак. Ядловкер доставил себе удовольствие еще раз грохнуться в обморок, а Каптурак, отставив в сторону свой зонт, вместе с жандармом поднял его. Затем Каптурак в одну руку взял зонт, а другой — под руку Ядловкера. Жандарм следовал за ними.
Каптураку не надо было ничего говорить, он объяснялся с «больным» быстрыми взглядами и очень выразительными рукопожатиями.
— Куда бы нам с тобой податься? — спрашивало пожатие Каптурака.
— Очень опасно, — отвечали мускулы Ядловкера.
— Вот увидишь, — утешая, говорила рука Каптурака, — все образуется.
Итак, очень медленно плелись они в лечебницу. Перед входом в нее Ядловкер получил бутылку шнапса, которую проворно и надежно спрятал.
32
Каптурак ломал себе голову, каким образом «устроить» смерть Ядловкера. Это было непростым делом. Слишком известен был тот как владелец трактира и просто как Ядловкер. Его знали и вахмистр Слама, и поверитель стандартов Айбеншюц. Правда, по счастливой случайности, вахмистр Слама на основании прошения, поданного им во время вспышки холеры, был переведен в Подгорчу на должность штабс-вахмистра и начальника жандармерии.