— Скай! — воскликнул он с изумлением. — Что ты здесь делаешь?
— Я проходила мимо, дорогой, — объяснила она. — Увидела твой автомобиль на улице и поняла, что ты совершаешь инспекторский обход дома.
— Поднимайся, — перебил он ее.
Она послушно побежала наверх, прыгая через две ступеньки, и протянула ему руки.
— Рада видеть тебя, — сказала она, целуя его в обе щеки.
Она была такая маленькая, что ему пришлось наклониться. Он держал ее на расстоянии вытянутой руки, испытующе глядя на нее.
— Ты хорошо выглядишь, — неохотно признал он. — Челси тебе на пользу.
— Я могла бы сказать то же самое о Мелчестере, — ответила она, — но почему ты здесь?
— Я хотел осмотреть дом, — сказал он с виноватым видом.
Она лукаво посмотрела на него.
— Дорогой мой, — сказала она, — ты говоришь неправду! Ты снова женишься.
Глава шестая
Скай часто размышляла о том, чем же она напоминает мать. «Должна же быть какая-то связь между матерью и ребенком, которая рано или поздно проявится», — думала она. Но до сих пор она не могла найти в себе ничего общего с характером или внешностью матери.
Скай была очень небольшой, и что-то в этой крошечной женщине вызывало у каждого встречного мужчины желание защитить ее. Свою привлекательность она принимала как должное и обычно забывала как-то проявить себя с лучшей стороны. В Шотландии она была ослепительна, в Лондоне часто терялась среди тех, кто уделял много внимания внешности и нарядам. Скай любила старую одежду, удобную обувь и общество умных людей.
Больше всего она любила вольную жизнь в Шотландии, вересковые болота, холмы, каскады огней и реку, вьющуюся вокруг Гленхолма. Однако она не могла вынести атмосферу старости и мирного приюта, которыми отличались пенаты ее дедушки.
Ее не оставляло в покое убеждение, что она должна быть независимой. Она знала, что в доме Нормана у нее тоже не будет самостоятельности; он предлагал ей слишком роскошное и удобное существование.
По мере того, как она росла, она не раз пыталась поговорить с матерью, найти ответ или какое-то объяснение проблемам, смущавшим ее. Но Эвелин потерпела неудачу.
Норман со своим прямым подходом к жизни восхищал Скай. Он дал ей гораздо больше полезных уроков, чем она получила в школе. Именно Норман открыл у Скай чувство цвета и вдохновил ее на серьезные занятия живописью. Когда Скай окончательно решила, что она должна жить своей собственной жизнью, она поехала в Челси, решив провести там по крайней мере два года, изучая искусство. Единственным условием, при котором и Норман, и дедушка согласились с ее желанием, было следующее: она будет снимать квартиру вместе с какой-нибудь девушкой значительно старше ее, и девушка эта должна им понравиться.
К счастью, случилось так, что дальняя родственница Эвелин, которая неплохо зарабатывала, занимаясь прикладным искусством, согласилась взять к себе в квартиру Скай в виде, как она выразилась, эксперимента.
Эксперимент оказался очень успешным. Мэри Гленхолм было почти сорок, она была простой, здравомыслящей, с чувством юмора, когда у нее бывало настроение, и достаточно ответственной, чтобы удовлетворить и лорда Брора, и Нормана. Последний, пригласив ее на завтрак, поведал ей свои страхи по поводу будущего Скай и убедился в благоразумии Мэри.
— Дайте ей возможность думать своей головой, если она хочет этого, — сказала она, — и у вас не будет забот в будущем! А если вы этого не сделаете, то рано или поздно она сорвется, и тогда будет черт знает что. Она не безвольная и апатичная, какой была Эвелин. Вы должны простить мне это сравнение, но после смерти Колина Эвелин была мертва, вы знаете об этом. У Скай есть характер, она — личность. Я буду присматривать за ней, но так, чтобы она не замечала.
— Я надеюсь на вас, — ответил Норман с тревогой.
— Вы похожи на суетливую старую курицу с одним цыпленком, — сказала Мэри, — и дедушка такой же. Вы бы послушали, какие вопросы он задавал мне о моей жизни. Вы бы подумали, что Челси — это Содом и Гоморра, вместе взятые.
— В Челси действительно распущенная публика, или это только атмосфера, созданная газетами и романами?
Мэри захохотала, подавив изумление.
— Вы должны простить мне естественное беспокойство, — сказал Норман.
— Все вы одинаковы, — сказала она. — Вы думаете, что если в одной руке художник держит кисть, то в другой у него должен быть бокал абсента. Мой дорогой, в наше время Челси — такое же благопристойное место, как и Южный Кенсингтон. Вы можете поверить мне, что небольшие недостатки и свободная любовь чаще всего у тех, кто претендует на звание художника, а не у тех, кто является таковым на самом деле.