Урта выплеснул накопившуюся досаду. Мои речи были так же чужды ему, как сам остров. Вид у него был ошалелый, но он снова приготовился слушать и снова принялся терзать ножом берег. Впрочем, под моим пристальным взглядом он угомонился и вложил нож в ножны. Он стоял на одном колене, завернувшись в плащ, как и Боллул. Остальные либо присели на корточки, либо откинулись на локти, будто решили погреться на солнце, которое, хоть и показалось над морем, не давало тепла.
Существуют части мира — и их довольно много, — где земля будит отзвуки. Это могут быть долины, малые острова, равнины, леса или горы. Такие земли эха — я использовал выражение, слышанное от сказителя по имени Гомер, — существуют, как можно догадаться, под землей. Важно понимать, что это не Иной Мир и не Страна Призраков, не те места, где собираются Мертвые в поисках покоя или в ожидании перерождения.
Это просто отзвуки. И не все они возникли, когда образовался мир, хотя считается, что десять из них были с самого начала. Их порождали боль, мечты или вмешательство существ, подобных мне.
Проще говоря, это остатки игр, побочные эффекты упражнений в чарах, колдовстве или магии. Однажды возникнув, они оказываются очень прочными, и рассеять их нелегко. Они продолжают жить. Они, как эхо, глохнут понемногу, но никогда не затихают до конца. Они такие же стойкие, как память.
И мы попали в один из таких отзвуков.
Во времена моего затянувшегося детства эти разбросанные по миру владения эха охранялись ольховыми людьми, отгонявшими неосторожных, готовых вступить в небыль. Позднее они стали местами паломничества, и охрана мест, называемых теперь пустотами, из которых часто возвещались пророчества, перешла к более строгим хозяевам: жрецам и правителям, извлекавшим из них выгоду.
Вот и несчастные Дельфы — обнищавшая дыра в скалах, с храмами, разграбленными набегами всевозможных племен, — почти наверняка были остатками такой полости.
Я предпочитал называть их нижними путями. И боялся их. Эти места были непредсказуемы, как непредсказуемы были породившие их головы. Чаще всего молодые и умные, но порой и безумные. Когда-нибудь в грядущие времена их секреты откроются при раскопках. Но меня подобные предприятия не особенно прельщали.
Однако сейчас я заинтересовался, и не только потому, что Ясон и его спутники молча сидели посреди такого «нижнего пути», но и потому, что в нем отчетливо пахло нарочитым созданием.
Тайрон упомянул мастерские. Остров был сплошь усеян мастерскими Мастера. Не открываются ли они в самую большую из известных мне стран эха, в эхо целого острова, острова Крит? И не был ли пляж, на котором мы устроились, одним из таких входов, как и сам огромный лабиринт дворца Ак-Гноссос? Эта мысль будит воображение.
Не ошибся ли я в своих догадках и кто именно создал это место? Кто обратил этот длинный узкий островок в лабиринт отзвуков? И если все это лишь эхо, где же сам остров?
Нас с Ниив ночью посетил медовый дух. Медовый запах и медовые чары, стихия, которая наверняка не принадлежала к созданиям Мастера. Не ее ли мучительные грезы сотворили эту прожорливую мечту?
Меня трясло от скачущих мыслей. Я не замечал мрачно нахмурившихся невежд и видел только понимающие улыбки Тайрона и Талиенца.
— Где-то, — заключил я, — на пути с Альбы к гавани Акротири мы перешли из знакомого мира в мир эха, что теперь окружает нас.
— На Корсике! — воскликнул Тайрон. — Я чувствовал, что там что-то неладно. Именно там, теперь я уверен. Помните ту странную волну? Как море покачнулось, отбросив Арго на мол? Именно тогда! И не ты, и не я, Мерлин, свили нить этого волшебства.
— Сам Арго, — закончил я за него. Этот критянин был очень непрост.
— Сам Арго, — согласился Тайрон.
— К слову… Вот и он, — пробормотал Ясон, поднимаясь на ноги и указывая рукой на восходящее солнце. — Это ведь он?
Я подметил, как что-то мелькнуло в его глазах: пожалуй, не радость, а робость. Он смотрел на корабль, который называл своим, на маленькую точку в солнечном сиянии, но ему было не по себе.
Ниив шепнула:
— Полюбуйся на своего дружка, скотину, ублюдка! Ну, ну, ну…
— Что ты видишь? — спросил я ее. — Только глазами и чутьем. Больше ничего не надо.
— То же, что и ты. Он боится. И сам не знает чего. Вот оно! — Она вцепилась в мою ладонь и тихо злорадно бормотала: — Скоро мы увидим, как он свалится в вырытую им самим яму. Приятное зрелище!
Я оттолкнул ее от себя. Она застыла, с округлившимися глазами, подбоченившись, всей позой выдавая себя, и тут же опустила руки, обмякла, притворяясь, что ей все равно.