— Хорошая гонка, — польстил старшему мальчику Кимон.
— И ты хорошо бежал, — ухмыльнулся в ответ Колку. — И ты тоже, молодой вепрь, — обратился он к мертвому поросенку. — Ты достоин лесов Альбы.
Развести огонь они не могли, поэтому выпотрошили тушу и разделили сырую печень. Потом нарезали ленточками мягкие части мяса и стали молча жевать.
Колку вырвал клыки и полоску щетины с загривка.
— Стая быстро его учует, — сказал Кимон, и Колку согласно кивнул.
Он беспокойно огляделся, вытирая кровь с губ.
— Надо накрыть тушу мхом и листьями и спрятать.
Кимон встал, чтобы взглянуть, куда завела их охота. Подняв глаза, он заметил, что перед ним не обычная скала, а огромный обтесанный валун. На нем виднелись знаки, полуистертые дождями и ветром. Пройдя вдоль подножия, он обнаружил проход: узкую щель между двумя плитами. Кимон протиснулся внутрь. Ход напоминал лабиринт, и мальчик упрямо пробирался вперед, пока впереди не забрезжил свет — выход на открытое место. Что-то блеснуло там и потускнело, когда солнце зашло за облако.
Выбравшись обратно и подозвав Колку, он вернулся и прополз до того места, где коридор выходил на маленькую круглую площадку, поросшую высокой сухой травой и окруженную дюжиной камней, напоминавших спящих каменных людей. Пять низких проемов в дальней стене, видимо, вели в залы или переходы за пределами этого солнечного островка.
Блестящий предмет оказался хрустальным или стеклянным сосудом, установленным на каменном столе посередине площадки. Внутри его скорчилась человеческая фигура.
Кимон дождался друга. Колку, кряхтя от натуги, выбрался из прохода, таща за собой тушу кабанчика.
— Девочка, — удивился он, взглянув на прозрачный пифос. — На вид мертвая.
Он бросил тушу. Сквозь сухой бурьян они пробрались туда, где милое личико с распахнутыми глазами смотрело на выход с площадки. Маленький ребенок, ручки сложены на груди, ножки подогнуты к животу, белая туника словно подхвачена внезапным порывом ветра. Она плавала в бледно-желтой жидкости, и Кимон сразу понял, что жидкость эта изготовлена пчелами.
Колку обошел вокруг сосуда.
— У нее крылья.
— Крылья?
— Посмотри сам.
Кимон встал рядом с другом, завороженно уставившись на сложенные крылья с черными и белыми перьями, пришитые и привязанные к плечам девочки, к ее шее и туловищу тягами и нитями разной толщины и цвета.
Оба понимали, что это значит. Не зря они слушали рассказ Тайрона об Икаре и Рапторе.
Испуганно озиравшийся Колку не выдержал первым:
— Что это за место?!
Кимон между тем уже изучал знаки на закругленном каменном основании.
— Опять тот же рисунок, — показал он заинтересовавшемуся Колку. — Ты-то не видел, а я знаю: то же изображение, что у входа в пристанище на краю Страны Теней Героев. Глянь сюда…
Он показал Колку повторяющийся узор: два зверя мордами друг к другу, а между ними женщина со странным ликом, упирающаяся ладонями в их лбы. Здесь было десять таких троек: женщина и звери. Она удерживала пары волков, оленей, клыкастых кабанов, быков, псов, котов, журавлей, орлов, зайцев и поднявшихся на хвостах змей.
— Что это значит? — громко спросил Колку, высказывая мысли вслух.
— Она усмиряет их, укрощает их. Это та косматая женщина, что гонится за нами. Хозяйка Диких Тварей. Это ее знаки. — Кимон разогнулся, поскреб шрам на подбородке и осмотрел отверстия в скале. — Но не думаю, чтобы это место всегда принадлежало ей.
— Из-за крыльев.
— Крылья для меня загадка.
— Он начал прилаживать свое изобретение на дочерей…
— Хорошо бы Мерлин был здесь. Он бы лучше разобрался.
— Но его здесь нет, — твердо сказал Колку и осторожно дотронулся клинком меча до хрустального пифоса. — Если это и вправду одна из дочерей Мастера, а это, — он постучал по каменному основанию, — оставлено здесь Дикой Женщиной, значит?..
— Значит, это было его место, а она им как-то завладела. Сделала своим. Принесла в жертву его дочь в меду.
— Медовое дитя.
— Хорошо сказано, — признал Кимон.
— Это двор перед его Мастерской, — прошептал Колку, оглядывая подходы к дальним пещерам. — А там вход в нее.
— Думаю, мы нашли то, за чем послал нас Талиенц.
— Талиенц мертв. Скорее всего.
— А мы даже не знаем, что должны были забрать из Мастерской.
Они помолчали, стараясь рассмотреть что-нибудь в темноте пещер. Кимон первым высказал то, что было на уме у обоих: именно в такую дверь вошел в юности Тайрон, исследователь лабиринтов, чтобы уже не вернуться. Они слышали его историю на Арго. В горах Крита скрывались непостижимые лабиринты и загадки. И за каждым из пяти разверстых приглашений к тайне могло скрываться — или не скрываться — начало такого вечного всепоглощающего пути.