Учитель был очень «культурный» человек: задавался не хуже самого пана Загорского. Во время занятий постоянно следил, чтобы не прикоснуться своим костюмом к стенке, доске, парте, ученику; летом носил перчатки, учеников бил или линейкой, или книгой, или чем-нибудь другим. Когда однажды, разозлившись, он тягал ученика голыми руками за волосы, то потом в течение длительного времени не мог простить этому ученику, что тот вынудил наставника испачкает свои руки.
Новый священник тоже был хуже первого. Старый, толстый, с круглой, голой, как тыква, головой. Никак ему нельзя было угодить, постоянно он ворчал и злился. Он заставлял учить наизусть не только различные молитвы, но и некаторыя свои собственные выражения.
«Каждый человек должен быть в том состоянии, которое ему назначил бог» или: «Величайший грех — зависть к чужому имуществу».
И ученики всем классом повторяли эти мудрые слова.
Здесь же священник объяснял, что богатство есть большое несчастье для души и что сам господь Иисус Христос говорил:
«Легче верблюду протиснуться через игольное ушко, чем богатому попасть в рай».
— Значит, все наши паны попадут в ад? — удивленно спросил ученик Максимка.
Ксендз аж подскочил.
— Цо? Цо? Кто это? — грозно крикнул он.
Ученики уткнулись в свои парты.
Через минуту ксендз, видимо, понял, что вопрос был правильный и начал объяснять, что это зависит от того, как кто будет использовать свое богатство; если он будет давать деньги на бога, в костел, тогда совсем другое дело. Но в любом случае те, что не имеют имущества, скорее попадут в рай.
Здесь Юзик вспомнил слова своего отца, что в Советской державе никто не имеет имущества, и подумал: «Вот где, наверное, счастливый, святой народ, — все попадут в рай».
Но, к великому удивлению, он дальше услышал:
— Черт всегда ждёт, чтобы погубить душу человека. Он часто подстрекает людей идти против бога. Иногда он через своих слуг сбивает с правильного пути весь народ. Так, у наших соседей, Советской стране, черт всех людей отбил от бога и подчинил себе. Бог отступил от этих людей и оставил его. Эта страна уже сейчас является адом.
Все люди там— рабы, живут в грехах, надругаются над богом, молятся черту, давят друг друга, голодают. Бог допустил это для того, чтобы показать всем другим людям, к чему может привести безбожие. Мы должны радоваться и благодарить бога, что он помог Польше спасти хоть половину Беларуси из — под власти чертей — большевиков. И всегда мы должны молиться Богу, чтобы он помог освободить и оставшихся наших братьев.
Юзик подумал о своем дедушке, который там сейчас страдает и погибает. Представил себе, как все люди там, взявшись за руки, прыгают и славят черта. Но и этот толстый чужой; ксендз не располагал к себе. Все его поведение и слова какие-то холодные, неприятны, неискренние. Говорит он им, смотрит, а сам, кажется, и не видит их. Да и вся его наука какая — то путаная, противоречивая, нудная. Кажется, такие важные вещи говорит, а слушать не хочется.
Куда интереснее было бы взглянуть хоть одним глазком на тот удивительный безбожный народ. Что же там такое, наконец, делается? Как там люди живут?
Вера вообще Юзика не интересовала. Родители считались православными и научили его кое каким молитвам, которые время от — времени и заставляли бормотать. Состояли они из каких — то непонятных чужеземных слов, смысл которых был неизвестен не только Юзику, но и самим родителям:
«Матка боска, прыснадзева, плод чрэва твоего, хлеб наш насушны (видно, сушёный), прыпанцыцюм пшаце»…
Немного понятнее учил отец:
«Ойчэ наш, ктуры на небе».
Но от всего этого в голове Юзика образовалась такая каша, что он совершенно махнул рукой на все это дело. Каждая лекция закона божьего была для него мукой. То же самое было и для его товарищей, особенно сельских. Православных заставляли изучать католический закон божий потому, что в окрестности вообще не было попа.
— Бог один для всех, — говорили ксендз и наставник. — Если кто совсем не будет изучать закона божьего, тот будет плохим человеком в державе и не найдет себе места в жизни. Такому и в школе не может быть места.
На этом основании даже один еврей, Мотэль, изучал у ксендза закон божий. Он так строчил «Ойчэ наш», что ксендз только удовлетворенно улыбался и гладил себе живот.
— Молодец, Мотэль! Это тебе никогда не повредит.
Этот Мотэль, сын шорника, был живой, и ловкий парень.
Юзик любил его за весёлость и искреннее дружелюбие. Дети мелких служащих, мастеров, относились к ему с презрением; даже учитель попрекал его, что он еврей. Зато те, кто подходил к нему по — товарищески, быстро убеждались, что он является лучшим другом.