— Зачем же ты учишь этот закон? — спрашивал его Юзик. — Что скажут твои родители?
Мотэль весело расхохотался.
— Отец смеется также, как и я. Он давно уже не признаёт никаких богов, ни своих, ни чужих. А мне просто интересно развлечь этого кабана — священника.
Юзику сразу стало легче на сердце. Он постоянно чувствовал себя связанным, запутанным этим делом. Он всем своим существом ощущал здесь какую нелепость, но самому ему еще недоставало смелости сбросить путы. Теперь он увидел, что дело решается просто, что есть люди, которые освободили себя от этой паутины и, несмотря на это, остаются такими же, как и все, даже лучшими, чем другие.
Один только вопрос тревожил его: Мотэль с отцом евреи, а вера их, как все говорят, ненастоящая, плохая; Почему же им и не отказаться от нее? Вот бы поговорить с христианином, например, с Антэком.
И вот он выбрал удобный момент и подошел к Антэку.
— Слу… слушай, начал Юзик, засмущавшись, — веришь ли ты в бога?
Антэк удивленно взглянул на него и засмеялся.
— Что это тебе пришло в голову? Зачем это тебе знать?
— Да так… Мы с Мотэлем говорили. Ни он, ни его отец не верят. Но ведь они евреи. В их веру нельзя верить.
Антэк совсем покатился со смеху.
— А ты думаешь, ксензовская вера лучше? — засмеялся он, но тотчас спохватился, стал серьёзным и ответил. — Это я просто так сказал, сам я этой делом не интересуюсь и ничего не могу тебе сказать. Каждый пусть сам думает, как хочет.
— Но все — таки, как ты сам смотришь на это? — настаивал Юзик.
Антэк положил ему руку на плечо.
— Видимо, ты хороший парень, — сказал он ласково, — но я не могу тебе ничего сказать. Помнишь, как отец тогда говорил, чтобы я тебя не трогал?
— Я же сам спрашиваю.
— Все равно. Мои слова тебе не подходят. Отец узнает — беда будет.
— Я ему не скажу.
— А если проговоришься?
— Ни в коем случае! — горячо воскликнул Юзик.
— Ты уверен? — усмехаючись сказал Антэк.
— Могу поклясться, чем хочешь! — твёрдо сказал Юзик.
Антэк помолчал, подумал. Видно было, что ему хочется сказать, но что-то сдерживает. Наконец, решился.
— Вот что я тебе скажу: в эти религиозные предрассудки никто из разумных людей не верит. Наверное, и сам пан и даже ксендз.
— Почему же тогда нас учат?! — вскрикнул Юзик.
— А что они говорят? Чтобы бедный человек страдал, не стремился к лучшему, слушался панов, был доволен своей судьбой, что бог так требует. Да?
— Да.
— Ну так теперь и сам понять сможешь, почему они так учат. Ведь если бы вся беднота освободилась от этих религиозных цепей, то давно уже прогнала бы всех панов и ксендзов, как это сделали в Советском Союзе. Конечно, они должны дурманить людей, чтобы удержать свое барское положение. Сколько тебе лет?
— Двенадцать.
— Этого уже достаточно чтобы понять. А подрастёшь— все ясно станет. Только помни, не проговорись перед отцом. Я ему обещал, что не буду тебе ничего говорить.
— Почему?
— Свободные и умные мысли у нас высказывать опасно. За одно это могут посадить в тюрьму. Вот твой отец и боится этого. Вот почему и ты должен молчать. Ну иди, а то заметят.
С этого времени Юзик начал смотреть на мир совсем другими глазами. Правда, общего положение он не понимал, в общественной жизни разобраться не мог, вообще совсем мало знал, но хорошо уже то, что начал освобождаться от религиозного дурмана. Нельзя сказать, чтобы это случилось сразу: от такой паутины освободиться нелегко. Но он стоял на верном пути и с каждым днем чувствовал, как ему все легче и легче становится, как исчезает страх перед различными тайными вещами, как смешными делаются все эти сказки про бога, черта, ангелов и разных духов.
Гораздо легче ему было вылечиться от этой болезни еще и потому, что с ним был Мотэль. Весело им было подмигивать друг другу и с серьезным видом рассказывать ксендзу, как бог боролся с каким-то там Якубом, как три парня ходили себе и пели в раскаленной печке, как черт водил Христа и др.
К ним присоединились и деревенские парни, которым легче было избавиться от веры потому, что они до сих пор не видели попа, ни ксёндза. Даже двое ребят из польских семейств поддерживали наших товарищей.
Таким образом, под носом у ксендза возникла ячейка безбожников, которая издевалась над его учением, а ему и в голову не могла прийти такая мысль, так как безбожники отвечали ему временами лучше «божников».