— Равняйсь!.. Смирно!.. Шагом… арш! Запевай!
Под «Славянку» и овации посетителей ресторана мы вышли под купол.
Счастливый метрдотель у выхода напутствовал пожеланиями светлого Рождества. Он, старый, с начала строительства «Ограды» работал поваром, и помнил знаменитую свадьбу друзей, после какой рабочую столовую и сделали рестораном, завезя на смену в щепу разнесённым столам и стульям, оконным занавескам, дорогую мебель и бархатные шторы.
Отец ошибался: целуясь с Дамой, страсть я испытал, мы ещё и дома уединились, когда гости пили, закусывали и танцевали. После выпили по бокалу шартреза — Катька нам им «спрайт» разбавила — и разыграли ссору в споре, где, чей подарок.
— Мой «троглодит» в той коробке, что справа.
— Нет, мой! Франц, я заметила, твой слева.
— А пойдём, проверим. Оба склеены, проведём лётные испытания.
— А пойдём. Тот, что не взлетит, твой.
Катька, ясное дело, проследила мои в зимнем саду опробования вертушек, — продала, зараза.
В зимнем саду коробки не сразу распаковали — целовались. Катька — шпионила, споив, — и застукала. С воплем «жених и невеста» понеслась к гостям. Я к тому времени переоделся в джин сы и сорочку навыпуск, но все же не решился сорваться следом за Дамой, зардевшейся и сорвавшейся к поджидавшей её за колонной Изабелле. Остался сидеть у фонтана под фикусом. Скоро объявилась Катька, она тащила за руку упиравшегося Ханса. Я им обнаружить себя пока дать не мог — все ещё «болело», повторить ещё раз спасительное сокрытие греха с помощью коробки от «троглодита» не рискнул. Не проканало бы: наверняка Катька знала про мои «художества» в скульптурной мастерской, во всех подробностях. Метнулся под антресоль и затаился за кадками с фикусами и пальмами.
Остановилась сестра как раз напротив меня и роденовской скульптуры «Весна» по центру фонтана, и я заподозрил, знает, что я здесь, где-то прячусь. И с Хансом сюда вернулась неспроста. Кашлянул, но даже если бы и крикнул, она не отреагировала бы, сослалась бы на шум воды в фонтане.
Ну, проказница! Вытерла тыльной стороной ладошки мальчишке губы — себе нет — и, поцеловав взасос, умчалась к гостям. А днём — отоспавшись, я пришёл в зимний сад за забытыми «троглодитами» — застал здесь Ханса одного. Он, обняв, прижав к груди под подбородком книгу, не отрывался от мраморных тел юной пары, целующейся под падающими на них струйками воды. Крепче прижимал книгу и в мечтах прикрывал глаза. Завидев меня, вспыхнул лицом. Сунул зачем-то мне в руки «Брамса», попросил «Не рассказывай Гадюке» и, нырнув в пальмовые заросли, неуклюже натыкаясь на кадки, убежал.
Коробок с вертолётами я на месте не нашёл. Зашёл к Катьке отдать «Брамса». Сестра лежала в кровати и обтирала ладошки занавесью балдахина.
— Суженый забыл, — протянул я ей книгу.
Катька зевнула, пропела «Вот спасибо-хорошо, положите на трюмо» и накрылась одеялом с головой.
Я хотел бросить книгу на коврик на полу, к тапочкам, но коврика на месте не оказалось, а тапочки обнаружил на тумбочке рядом с пустой коробкой из-под пряника.
— Не стошнит? Ты же в тесто пряника помочилась, — бросил книгу я на одеяло с крошками. — Вернула Хансу книгу и забрала свой пряник?
Катька вытянула из-под одеяла руки, потянулась и огрызнулась:
— Какое тесто? В лавке за углом школы купила.
Икнув, отпила из бутылки, из которой поила меня с Дамой шартрезом.
— Не чача, вместо шартреза? — съехидничал я.
— Гоша, фас! — вяло приказала сестра попугаю и снова накрылась с головой.
В углу, куда меня загнал попугай, я, отбиваясь от птицы, обнаружил мой и Дамы подарки, без коробок. Поспешил в зимний сад испытать и оставить себе исправную модель, так на удивление обе полетели. Вернулся в комнату Катьки, та посапывала в постели, и Гоша в клетке тоже спал. Под ковриком за платяным шкафом нашёл обе коробки, отвёртку, плоскогубцы и кое-какие внутренности «троглодитов», выпотрошенных сестрой. Лишними оказались.
В мае к всеобщей радости госпожа Вандевельде забеременела и папаши помирились. Переполоху было! Я подозреваю, ещё и ссорой расстроенный, отец откладывал покупку мне вертолёта. Теперь вот, когда парубок у меня есть, мои, отца и Катькины штрафы могли обернуться если не продажей вертушки, то экономией на керосине. С этим невесёлым предвидением я встал с подоконника и направился к себе. По пути через зимний сад спрятал «Брамса» за кадкой с пальмой — подумал, пусть поищет.
К ужину в столовую я не спустился. Заперся у себя в спальне, включил старенькую магнитолу, лежал на тахте и смотрел в потолок. Думал о том, что дела мои из ряда вон плохи.