Салават в экране викама наблюдал за нами. С явным интересом, без своей всегдашней надменной ухмылки, что меня удивило: было бы к месту.
Увидев, что я отряхиваю руки, Катька всё поняла и набросилась с криком:
— Выбросил! Да жук ещё жив был, я чуть только придавила пальцем! Марго убьёт Мальвину!
Я представил себе картину происшествия: Катька откусывает от бутерброда, извивается в танце под «тим-трим-тум-бум», а в это время майский жук выползает из дырки в носке, падает на пол и попадает, несчастный, под рэп-притоп. Гоша, жука увидел, заорал что-то, типа «наших бьют», и Катька запустила в попугая тапком. Паникёр ловко увернулся, но заткнулся.
— Жалко птичку. Меньше надо было рипаться. Раздавила. Будде Шакьямуни и Ламе ты на заметку, мать, попала. Не завидую, — посочувствовал я сестре и, плюхнувшись в кресло, уже серьёзным голосом старшего брата, спросил: — Зачем тебе это? Одного жука угробила, этого в носок сунула и раздавленного, труп в соплях, во рту держала. Неужели не противно?
— Я характер вырабатываю! Мне это… — выпалила Катька в ответ и осеклась.
— Зачем?! — подхватил я. И соврал: — В «нассо» при тестировании будущих астронавтов есть испытание продержать некоторое время во рту живого тарантула. Тренируешься?
Глаза Катькины вспыхнули с подозрением. В тот случай тайного посещения мной её закутка я в помещение попал с веранды, а выйти решил через дверь в коридор, поднявшись по винтовой лестнице. Ступил на последнюю девятую ступеньку… и загремел вниз. Стойки лестницы оказались подпиленными с расчётом выдерживать только Катькин вес. Сама она и подпилила. Мне повезло и не повезло: на шум прибежал с веранды дог Цезарь. Пса кто-то звал, мне показалось, что Катька. Предательски я оставил дога одного в месте моего незаконного вторжения во владения сестры: став псу на спину, взобрался на площадку перед входом в закуток и выпрыгнул в окно на кустарник лужайки. Дог хоть и носил имя неглупого Цезаря, остался сидеть на площадке, где Катька его и застала. После от мамы я узнал, что сестра в спортзале, положив Цезаря под плойку, допрашивала: «А ну колись, Фра был в моём закутке? Он лестницу сломал? Или ты?». Замученный Цезарь уже скулил, когда она сжалилась, погнав: «А ну марш на весы! И молись, спасёт тебя твой вес больше моего». Псу повезло: с весов сошёл живым. Из спортзала прибежал ко мне, ползал у ног, облизывал мои тапочки — жаловался и гавкал — бранил за предательство. Я же, не знавший про допрос с пристрастием, недоумевал: «Да что ты хочешь?».
— Ничего такого про «нассо» не знаю! — подбоченясь, заявила Катька. — Щекотку люблю, особенно между пальцами ног в носках.
— Ну-ну. А как щекотка лаптем пониже пояса, по мокрой попе — закаляет характер? Знаешь, сколько стоят твои снайперские упражнения в химической лаборатории? Знаешь, каков штраф?!
— Как будто… твой монометаллизм в скульптурной мастерской оценили меньшим, — буркнула Катька и, убрав руки с боков, одёрнула на себе рубаху с бегемотом.
— Забирай мегафон, попку и иди себе подобру-поздорову, — сказал я резко, и добавил: — Мальвине позвони, пусть передаст сестре моё предупреждение, если тронет, останется с ником «Марго».
Дело в чём, прозвища у девчонок — ники. Имели их те ученицы младших классов, кто обладал персональным «HP», подключённым к ресурсам комплекса «PO TU». Как, например, моя Катька: отмечалась она ником «Клеопатра». В «кино» малолетки, разумеется, не снимались, на «благородных дуэлях» заполняли зрительские трибуны. У старшеклассниц, персональных пользователей комплекса «PO TU», ник заменялся логином, являвшимся и актёрским псевдонимом и радиопозывным контрабандистки. Причём, ники с женскими именами заменялись логинами мужскими — именами монархов, учёных, деятелей искусства, революционеров, знаменитых преступников, прочих исторических личностей. Случалось это с момента первого полёта в парубке на стену Колизея и означало то, что девчонка теперь — актриса и напарница купцу. После удавшегося полёта (испытания) напарница сама выбирала и предлагала мужское прозвище, которое утверждалось голосованием мальчишек-купцов. В моем классе с детскими никами оставались только несколько одноклассниц, в том числе Марго и Дама. Сумаркова требовала называть её Марго и в реальной жизни потому, что Бог надоумил её папашу назвать дитяти Пульхерией. А Дама себе ником взяла своё имя. Больше половины одноклассниц-никоносцев к концу учебного года получили мужские имена. Три подруги Лена Жёлудь, Глаша Волошина и Изабелла Баба — знаменитых литературных героев Д′Артаньяна, Атоса и Портоса. Имя Арамиса оставалось зарезервированным за Дамой. Её в напарницы купцы не приглашали — Квартального остерегались, да и меня — объекта воздыхания — боялись. Сумаркова уже была и актрисой, и контрабандисткой, но замену прозвища Марго на Кастро ей купцы не утверждали. И всё потому, что обижала Мальвину. Они были сёстрами от разных отцов. Марго — с черными, как смоль, волосами, серо-зелёными глазами, высокая, худая. В обращении со всеми была холодна и даже подчёркнуто зла, прозвище Марго ей очень подходило. Нервная злюка, но девчонка очень красивая — старшеклассники увивались за ней. Вживую. В «групповухах» поучаствовать она предложений не принимала, поэтому звали полететь на стену, и летали в порядке ею установленной очереди. Мальвина же — белокурая красавица-хохотушка, её синие глаза излучали приветливость и просто влюблённость во всех и во всё кругом. Со сцены изумительно читала Цветаеву, других поэтов, и до удивления мастерски танцевала степ. Любимица — не только нашего Отрадного, но и соседних поселков. Свою неприязнь к Мальвине Марго никогда не скрывала, напротив, демонстрировала с какой-то нездоровой страстью. Случалось и рукоприкладство. Повзрослев, несколько поостыла, теперь своё нетерпение от присутствия сестры выдавала полным к ней безразличием. Но логина Кастро по-прежнему ей не утверждали. Многие её попросту побаивались: она прямо заявляла, что мальчишек ненавидит. Вызывала «паскудника» на «благородную дуэль» и шпагой, сев верхом на шею мальчишке, зажав в коленях его голову, укорачивала ему нос, отрезала уши. Голосовали купцы «против» ещё и потому, что каждый раз против голосовал Хизатуллин — он Сумаркову терпеть не мог. Но после того, как Марго стала отмечать, что мальчишки, заслышав смех Мальвины в коридоре, на переменку вылетают из классов и мастерских наперегонки, у неё появилась надежда. Спешила следом за сестрой и прямо пресекала попытки «преждевременных ухаживаний и приставаний»; вместе с тем давала понять и даже напрямую выказывала: проголосуйте только «за» и опеки не будет.