Разумеется, это была иллюзия. Иллюзия впечатляющих масштабов. Какое-то время Ирвелин не двигалась и жадно смотрела на раскинутое перед ней зрелище. Этот иллюзорный лес был неотличим от настоящего, если не брать во внимание паркет вместо земли и мансардный потолок вместо неба. С трудом вырвавшись из оцепенения, Ирвелин услышала голоса Миры и Августа. Оба граффа сидели в нише справа, где был расположен целый альянс из мягкой мебели и низких столиков, а завершал альянс старинный швейный станок, который Август варварски использовал в качестве вешалки для куртки.
– Куда подевался Филипп? – спросила Мира, откинувшись на подушки.
– Отошел в другую комнату, какие-то важные дела по работе, – ответил Август, который сидел как надутый вельможа, с поднятыми на стол ногами и раскинутыми по бокам руками. – Ирвелин, приветствую! – Он почтительно кивнул ей и повернулся к блондинке: – Мира, в глубине своей души я знал, что ты не подведешь. В далекой-далекой глубине.
– Хватит болтать, Ческоль. С тебя десять рей. – Мира вытянула ладонь.
– Мы разве на десять рей спорили? Не на пять?..
Ирвелин отвернулась от них. Сгорая от желания рассмотреть поближе библиотеку, девушка зашагала по центральному проходу. Она проходила ряд за рядом и ловила взглядом все вокруг: деревянные приставные лестницы, крученые вензеля на торце стеллажей, иллюзорные листья, раскинутые поперек полок. В конце третьего ряда, по левой стене библиотеки, она увидела большой питьевой фонтан. Выполненный из природного камня, фонтан журчал водой, которую выплевывала каменная голова усатого мудреца. Сразу так и не поймешь – иллюзорный был фонтан или настоящий?
Ирвелин прошла в следующий ряд. Несколько стеллажей здесь изрядно прогнулись под грузом зеленых крон, однако полки продолжали стойко выполнять свою миссию: оберегать истории, закупоренные в ветхую оболочку из страниц и переплетов. Ирвелин остановилась и начала всматриваться в сами книги.
Здесь были и потрепанные экземпляры, со стертыми обложками и торчащими из-под швов нитками, и совсем свежие издания, с перламутровым блеском и рисунками. Подойдя ближе, Ирвелин пробежалась по названиям. Каких только книг и сочинений здесь не было! Бессмертная классика и томики со стихами, книги по кулинарии, по вокальному мастерству, даже энциклопедия по вышиванию в трех томах. Ниже, под энциклопедией, стоял прикладной учебник для иллюзионистов с крайне поэтичным названием – «Художники, краски которых – весь мир», а справа Ирвелин заметила увесистый фолиант. Его, право, сложно было бы не заметить. Корешок книги был таким толстым, что с легкостью смог бы уместить в себе по меньшей мере пять обычных книг. «История Граффеории: правда и то, что за нее выдают».
Ирвелин слышала об этой книге – рукопись, пережившая в свое время бурю из критики. По слухам, в ней подвергались сомнению многие факты из общепринятой истории королевства, а автору книги, Феоктисту Золлу, даже пришлось бежать из Граффеории, чтобы обеспечить себе нормальную жизнь вдали от преследований. Потратив на размышления не больше дюжины секунд, Ирвелин вытащила бордовый фолиант из тесных объятий других книг.
– Выбрала себе чтение?
От неожиданности Ирвелин чуть не выронила книгу. Она обернулась. В начале ряда стоял не кто иной, как Филипп Кроунроул, и наблюдал за ней. Ирвелин тотчас узнала его, хоть внешность Филиппа под гнетом времени сильно изменилась. Вместо непоседливого мальчишки с грязными коленками перед ней стоял статный графф в рубашке и брюках; на его лоб аккуратными прядями ниспадали черные волосы. Личина истинного интеллигента, руки которого, как и полагается в высоких кругах, были укромно спрятаны в карманах. На его фоне Ирвелин, облаченная в домашний халат, выглядела весьма комично.
– Считаю себя обязанным предупредить, что книгу ты выбрала не для легкого чтения, – сказал Филипп, зашагав к ней. – У этой вещицы спорная репутация, но я, безусловно, отношу себя к ее немногочисленным поклонникам.
Голос его был низким и певучим. Размеренный слог так бережно ложился на слух, что Ирвелин невольно порадовалась, что среди ее соседей все же есть человек со спокойным нравом.
– Я слышала об этой книге, – произнесла она, в который раз позабыв о приветствии. Похоже, куда больше ее взволновала книга, чем встреча со старым приятелем. – Мой отец рассказывал о ней. Настоящая редкость.
– Верно, – сказал Филипп и остановился в паре метров от Ирвелин. – В 1929 году из типографии было выпущено всего двадцать экземпляров. Этот экземпляр достался мне по наследству, от деда.