— Ничего, ничего, — снисходительно заметил он, — вам надо еще тренироваться… Вы, кажется, мечтали стать музыкантшей, удалось это вам? Помнится, вы недурно играли…
Он всем своим видом как бы просил извинить его, если вопрос нескромен.
Она неопределенно пожала плечами и, немного помолчав, сказала:
— Нет, я не стала заниматься музыкой. Я работаю врачом в лепрозории.
Гость удивленно обвел взглядом родителей и, словно не дочь, а они сообщили ему эту весть, спросил:
— В лепрозории? Почему?
— Надо же кому-нибудь лечить и прокаженных, — убежденно и, как показалось Арону Вульфовичу, несколько насмешливо ответила она.
Он был озадачен ее спокойным ответом и сочувственным молчанием родителей.
— Надо, не спорю, — согласился он, — но молодым девушкам, не в пример нам, старикам, есть с кем посоветоваться.
Глаза Юлии вспыхнули от удовольствия, ей было приятно смущение этого солидного человека. Мысль о том, что ему придется изменить свое мнение о ней и даже, пожалуй, похвалить ее, — придала голосу девушки озорное звучание:
— И папа, и мама, и Лев Яковлевич считают, что я поступила хорошо.
Она бросила взгляд на высокого молодого человека, имя которого только что назвала, и, когда он кивком головы подтвердил, что это действительно так, — счастливо улыбнулась.
Старый врач подумал, что проказа не более опасна и заразна, чем рожа, скарлатина, что нет оснований считать лепрозорий более угрожающим местом, чем холерный барак, и не без смущения сказал:
— Они правы, конечно… Вы, пожалуй, поступили хорошо. — В этом признании слышалась грусть о юной жизни, ступающей смерти наперекор, и упрек суровой природе, требующей от нас порой слишком тягостных жертв, — Надеюсь, и вы не забыли меня, — продолжал гость, обращаясь к молодому Свиридову, — я много слышал о вас и о ваших успехах в науке.
— Вы раньше говорили мне «ты», — напомнил ему молодой человек, — так, мне кажется, лучше и проще…
Арон Вульфович наморщил лоб и с глубокомысленным видом задумался.
— Отвык, что поделаешь… да и ты уже не тот, как-никак — ученый. Мне писали о твоих замечательных работах, некоторые из них я читал. Особенно хороши опыты над кавказскими бамбуками, интересна история их спасения от гибели… Большая удача, — причмокивая от удовольствия губами, заключил он, — смело, умно и весьма поучительно.
— Неужели я тебе об этом писал? — спросил профессор, с интересом следивший за их разговором.
— Зачем? — притворно нахмурившись и капризно выпятив губы, спросил Арон Вульфович. — Я прочитал его статью в ботаническом журнале… А ты, мой друг-мечтатель, чем занят, кого собираешься спасать? — лукаво подмигнул он отцу и поощрительно улыбнулся сыну.
Профессор не спешил с ответом. Слишком развязными показались ему тон и манеры Каминского. Так ли, между делом, интересуются работой ученого? Непутевый чудак походя задает вопросы сыну и дочери, одного хвалит, другую озадачил и, чтобы никого не обидеть, заодно поинтересовался делами старого друга.
— Мы все увлечены хлореллой, — ответил сын, опустив глаза и избегая глядеть в сторону отца, — вы слышали, вероятно, о ней. Ученые Европы и Америки серьезно ее изучают. В нашем институте хлорелле придают большое значение…
— Погоди-ка, погоди, — перебил его Арон Вульфович, — я об этой хлорелле знаю не очень много. Объясни толком, почему она вдруг пришлась по сердцу рыбоводам?
Лицо его выражало неподдельный интерес и удивление. Никто, глядя на него, не поверил бы, что он притворяется, говорит одно, а думает другое. Он слышал, конечно, о хлорелле, отлично знал, чем занят его друг. Слышал, знал и все-таки выжидал ответа.
— Они хотят кормить хлореллой мельчайших рачков, — вместо сына ответил отец, — а этими рачками кормить рыб.
Петр подтвердил это кивком головы и улыбкой.
Ответ но удовлетворил гостя.
— Почему «они», ведь Петр говорит, что вы заняты общим делом?
— Я этого не говорил, — спокойно возразил профессор.
— Папа хочет сказать, что мы с различных точек зрения подходим к хлорелле, — со снисходительной любезностью разъяснил молодой человек.
— И это неверно, — сухо произнес ученый.
— Мы поговорим об этом после обеда, — примирительно предложил сын, — согласны, папаша Каминский?
Подкупающие манеры молодого человека и его взгляд, исполненный трогательного расположения к гостю, тронули сердце Каминского, он принял сторону сына и с жестом недовольства отвернулся от отца. Анна Ильинична, которая с нетерпением ждала конца разговора, хотела что-то сказать, но Арон Вульфович опередил ее: