— Чтобы судить о трудах такого исследователя, надо иметь право с ним состязаться — по крайней мере в знаниях не уступать. Я повременю. Мои суждения от этого только выиграют.
Подкупала искренность и простота его, с ним хотелось быть откровенной, верить ему и думать, что таких, как он, немало на свете. Осторожный и сдержанный в выражении своих чувств, Золотарев изменял себе всякий раз, когда речь заходила о Самсоне Даниловиче. Ничего другого он не желал, как во всем походить на Свиридова.
Обучение между тем подходило к концу. Александра Александровна была довольна учеником, сам он много узнал и мог бы этим ограничиться, но каждый его приход приносил новое, и было жаль с лабораторией расстаться.
Однажды, когда Лев Яковлевич обратился к Александре Александровне по поводу затруднения в работе, она вместо ответа вдруг спросила его:
— Вы очень любите свою ихтиологию?
— Разумеется, — ответил Золотарев. — Разве можно заниматься делом и не любить его? Ведь и вы влюблены в хлореллу! Не так ли?
Она не ответила, и Лев Яковлевич заговорил о другом.
— Я в последние годы все чаще подумывал, что недостаточно знаю прошлое наших рыб, их природу и среду обитания. Среди литературных источников мое внимание привлекли исследования арабского географа десятого века. О нашем Каспийском море он, между прочим, писал: «Это Хазарское море — соленое, и в нем не бывает ни приливов ни отливов…»
Она движением руки остановила его и после короткой паузы бойко закончила начатую им цитату:
«…Дно этого моря темное, илистое, в противоположность морю Кульзум и всему Персидскому морю… Не извлекают из этого моря ни драгоценных камней, вроде жемчуга, ни красного коралла или чего-нибудь иного, что извлекают из других морей…» — Она весело расхохоталась, тем же движением руки попросила не перебивать и продолжала: — «Зато в этом море много рыбы…»
Лев Яковлевич с изумлением слушал ее. Откуда она знает эту древнюю запись арабского географа? К чему было ей дословно запоминать текст? Что значит ее смех и внезапно прорвавшаяся радость? Так ведут себя люди, неожиданно встретив нечто близкое им.
— Я вычитал текст в древнейшем источнике, — все еще не отделавшись от изумления, сказал Золотарев, — а вы как узнали о нем?
Александра Александровна вздохнула и отвела глаза в сторону.
— Я вычитала его там же. Рассказывайте, вас интересно слушать…
Оба незаметно для себя оставили работу. Она перебирала длинные космы бурых водорослей, высунувшихся из аквариума, и, зачем-то встряхивая их, вновь погружала в воду. Он, несколько смущенный, перелистывал страницы дневника. Ее уклончивый ответ был ему неприятен. Как можно с такой легкостью прерывать серьезный разговор, умолкнуть, не считаясь с собеседником. Как спортсмен, которого у самого финиша предупредили, что состязание было лишь шуткой, Золотарев почувствовал обиду и разочарование.
Она жестом и мимикой попросила не сердиться, и он неохотно продолжал:
— Я узнал, что в могильниках Приволжья и Прикамья найдены кости и тотемистические изображения осетра на скалах, а в Западной Сибири — каменные фигурки этой рыбы…
— Разрешите точности ради заметить, — снова перебила она его, — что изображения на скалах были обнаружены в другом месте — на Бесовом носу Онежского озера… Каменные же фигурки времен неолита найдены не в Западной, а в Восточной Сибири.
— Я намеренно сфальшивил, — признался он, — чтобы проверить, случайно ли или не случайно известны вам древние источники. Теперь ваша очередь рассказывать об осетрах, а моя — вас поправлять.
У Льва Яковлевича отлегло от сердца, и он с удовольствием рассмеялся.