В этом заявлении не было ни тени хвастовства: Пол спокойно и придирчиво взвешивал свои силы, определял наличие своих резервов.
Древний Кале, казалось, не переложил ни одного кирпича в своих границах за последние восемьсот лет. Никто не помнил уже, когда в городе был построен последний дом.
— Появись здесь опять Вильгельм Завоеватель, — сказал Пол, — он сказал бы, что тут всё обстоит по-прежнему, лишь стало немного погрязнее…
— Но Кале — цитадель английской славы! — напыщенно по обыкновению ответил Эдж. — Здесь мои предки били французских баронов!
— Вашим предкам гораздо лучше было бы сидеть дома, — холодно сказал ему Пол. — Им не следовало захватывать Нормандию, они не имели на неё никаких прав!
Эдж промолчал, он охотно прятал в карман свой британский патриотизм.
Рано утром путешественники сели в поезд и невыносимо долго тряслись по скверной колее, пока не оказались на парижском вокзале.
Эдж бывал в Париже не один раз и знал его не хуже парижского гамена. Молча и таинственно он повёл Пола к Пале-Роялю мимо массивного «Театр Франсэ». Он вёл его в историческое кафе «Де ля Режанс», без посещения которого не может обойтись ни один шахматист, заброшенный судьбой в чудесную французскую столицу.
По словам Эджа, до открытия кафе Парижа не существовало вообще. Весь Париж — огромное сплошное кафе, или десять тысяч маленьких кафе, делящихся по неуловимому для глаза иностранца признаку. Так, кафе «Поль Никэ» — это кафе старьевщиков, «Тортони» принадлежит политиканам, выбегающим на полчасика из прокуренного насквозь Бурбонского дворца…
Кафе «Де ля Режанс» стоит особняком, оно самое старое кафе в Париже. В его стенах играли в шахматы Вольтер, Жан-Жак Руссо, герцог Ришелье, маршал Саксонский, Бенджамин Франклин, Максимилиан Робеспьер и Наполеон Бонапарт…
Эдж открыл дверь — и Пол сначала не увидел ничего, кроме сизого облака табачного дыма. Пахло одновременно дорогими сигарами «Режи» и дешёвым, солдатским табаком «Капораль».
За прилавком командовал чернобровый толстяк геркулесовского телосложения — это был хозяин, папа Морель, по кличке «Носорог».
Столики кафе стояли так близко друг к другу, что между ними приходилось протискиваться с трудом. За некоторыми играли в шахматы, за другими — в шашки, карты и домино.
Одновременно шла жаркая битва на двух биллиардных столах, окружённых игроками, оравшими во всё горло.
Вообще гвалт стоял невероятный.
— Как могут они здесь играть? — с ужасом спросил Пол.
— Принюхались, привыкли! — философски ответил Эдж.
Он обратился к даме, помогавшей Носорогу за прилавком. Дама любезно сообщила, что мсье Гаррвитц, к сожалению, отсутствует. Он уехал по делам в Валансьенн, но должен вскоре вернуться специально для того, чтобы играть со знаменитым мсье Морфи.
— А кто такой этот Морфи? — спросил Эдж.
— Как, вы не знаете? Это знаменитый американский игрок, непобедимый и загадочный. Он обыграл весь Лондон, и мы ждём его сюда со дня на день! Мсье Арну де Ривьер ездил вчера встречать его на вокзал, но не встретил — какая жалость!
Пока Эдж разговаривал с дамой, Пол отошёл от прилавка и пошёл по всем комнатам знаменитого кафе.
Здесь говорили на всех европейских языках. В одном углу кучка итальянцев спорила самозабвенно, но вполне дружелюбно, без тени неприязни. На одном из биллиардов играла компания русских. Американцы, англичане, немцы, датчане, шведы, греки, испанцы болтали, смеялись и спорили, превращая кафе в многоязыкий Вавилон.
Кое-где сидели журналисты, представлявшие многие газеты Европы. Человек из любой страны мог получить у них сведения о своей родине. Здесь были представлены все слои общества, присутствовали военные от полковника до рядового. Несколько священников казались попавшими сюда случайно, прекрасно одетые субъекты аристократического вида сидели бок о бок с обыкновеннейшей служилой мелюзгой.
Кафе «Де ля Режанс» открывалось ежедневно в восемь часов утра, но до полудня в нём не было ничего интересного. Постоянные утренние посетители быстро выпивают свой кофе и исчезают до завтрашнего утра. С полудня публика начинает прибывать, к двум часам кафе наполняется до отказа и остаётся таким до полуночи.
Кафе состояло из двух залов, выходящих окнами на Рю Сент-Онорэ. В большом зале курение не запрещалось, там оно успело стать стихийным бедствием. Зато в меньшем зале оно находилось под строжайшим запретом. Это помещение было отлично обставлено, на потолке во всех четырёх углах имелись щиты с именами Филидора, Дешапеля и Лабурдоннэ. Четвёртый щит пока был пуст, но позднее владелец кафе приказал вырезать на нём имя Пола Морфи.