Выбрать главу

— Что вы делаете? — закричала Репникова. — Он же первый украл бутылку!

— Попрошу не вмешиваться в мои распоряжения, — холодно заявил ей Барятин. — Сюда нужно еще одного человека.

— Я могу, — вышел из толпы человек в коротком полупальто и барашковой шапке — с виду рабочий.

— Где работаете? — строго спросил Барятин.

Рабочий взял руки по швам:

— На Семянниковском!

— Становитесь. Вы вдвоем будете отвечать за сохранность винного склада. Остальных прошу идти по своим делам.

Восторженный холодок пробежал по спине Барятина. До чего ж все толково у него выходит! Увидел бы его сейчас Григорий Шумов!

Паренек, важничая, привел испуганного дворника-старичка.

— Кто открыл склад? — требовательно прикрикнул на него Барятин.

— Не могу знать!

— Сейчас же разыщите замок, любой, какой найдется, и навесьте на двери погреба. Эти два товарища будут нести охрану склада.

— Слушаю!

Дворник рысцой побежал исполнять приказание.

Собственноручно навесив принесенный дворником замок и вручив ему ключ со строгим наказом — не давать никому, Барятин пошел наконец на свой пост.

Мороз усилился. Небо было тугое, в свинцовых тучах. Где-то за Невой постреливали.

Промчался к Большому проспекту на предельной скорости грузовик с вооруженными солдатами и рабочими, — над кабиной шофера развевался красный флаг.

Вечером поднялся ветер, угнал к морю тучи, и над высокими крышами города, огненный, яростный, разлился закат.

Барятин прохаживался взад-вперед, воинственно придерживая рукой незаряженную свою винтовку, и все время видел себя как бы со стороны: картина получалась привлекательная. Посмотрел бы на него Григорий Шумов!

41

С минуты ареста у Григория Шумова один только раз тоскливо сжалось сердце — когда ворота тюрьмы закрылись за ним с железным лязгом.

Вот он и в неволе!

По обе стороны ворот под тусклым фонарем стояли часовые в черных шинелях. Один из них огромным ключом стал замыкать ворота.

Околоточный Васильев, судя по всему, бывал здесь не один раз. Привычной рукой он нашарил в полумраке боковую дверь, отворил — Шумов вошел вслед за ним в коридор с низко нависшим потолком, впервые в своей жизни вдохнул тюремный воздух — неимоверно спертый, затхлый, пропитанный каким-то застарелым кислым запахом, до того едким, что с непривычки першило в горле.

Их встретил, звеня связкой ключей, младший надзиратель и повел в канцелярию.

Канцелярия оказалась обыкновенной комнатой, уставленной конторскими столами и шкафами, через застекленные дверцы которых виднелись связки «дел» в коричневых обложках, с тесемками, похожими на шнурки от ботинок. Однако окна в этой комнате были загорожены толстыми решетками.

В этот час в канцелярии был только один чиновник, с хмурым лицом плохо выспавшегося человека, — должно быть, дежурный; при виде вошедших он потянулся, широко зевнул, отчего на глазах его выступили слезы, нехотя взял у околоточного толстую книгу, имевшую вид разносной, что-то черкнул в ней и буркнул сердито:

— Произвести личный обыск.

Околоточный Васильев, козырнув, молча ушел, а тюремный надзиратель подошел к Шумову и сказал почему-то шепотом:

— Раздевайтесь.

Гриша снял шинель.

— Дальше, дальше, — прошептал надзиратель, — до белья.

Он вывернул наизнанку все карманы в одежде Григория Шумова, стараясь, чтобы каждое его движение было видно не перестававшему зевать чиновнику, тщательно ощупал изнутри подошвы ботинок и, отложив в сторону кожаный ремень от брюк, сказал:

— Можете одеваться.

— А пояс? — спросил Гриша.

— Новичок, видно, — кисло усмехнулся чиновник.

— Ремни, подтяжки, веревки, помочи, — монотонным голосом, словно повторяя давно заученное, проговорил надзиратель, — согласно инструкции, заключенным не выдаются.

Ах, да — это ведь делалось для того, чтобы узники не могли повеситься. Как-никак — забота. При этой мысли Гриша усмехнулся. Хмуро наблюдавший за ним чиновник вдруг рассердился:

— В восемьдесят первую камеру!

Он крикнул это с таким видом, как будто решил строго наказать Шумова за его неуместную при таких обстоятельствах улыбку.

Уже рассвело, когда Гриша переступил в сопровождении надзирателя порог камеры.

Ничего страшного в ней, кроме присущего всей тюрьме отвратительного запаха, на первый взгляд не замечалось.