Лафет, могучий мерин, ходивший прежде в артиллерийской упряжке, был под стать хозяину. Если не в дивизии, то в разведкоманде Харин считался первым богатырем. Росту он был хорошего, но до правофлангового не дотянул. Зато в ширину Фому разнесло за семь лет армейской службы просто удивительно. И подумать только, что пришел он на службу худеньким пареньком, у которого шея болталась в воротничке форменной рубахи, как язык колокола. А ноги… Увидев однажды себя в большом зеркале, Фома испугался, как бы они не подломились…
Теперь комвзвода, глядя, на Фому, только вздыхает: из-за него в спешенном строю разведкоманды получается широкий просвет, хоть ставь ему в затылок двух ребят пощуплее. Такого не всякая лошадь поднимет. Может быть, поэтому и любил Фома Лафетку больше прежних своих коней.
Сразу из штаба он пошел к коновязи проведать любимца, а Костя Воронцов завалился спать.
Разведчики не знали, важную ли птицу добыли они, что расскажет поручик и какие последствия это вызовет. Они сделали свое дело и о пленном больше не думали. Да и мало ли прошло их через руки Фомы за войну?..
Между тем то, что сообщил на допросе в штабе дивизии пленный поручик, имело непосредственное отношение к их дальнейшей судьбе и к судьбе почти всего разведотряда.
Начальник дивизии и прежде знал, что положение добровольцев не из легких, что наступают они буквально из последних сил, что резервы у Деникина, «главнокомандующего силами Юга России», на исходе. Это были общие, известные данные. Пленный же поручик, не вдаваясь в высокую стратегию, рассказал о том, что видел и знал, как рядовой офицерского батальона. По его словам выходило, что почти все части малиновой дроздовской дивизии находятся на фронте, тылы оголены, незначительные подкрепления подходят мелкими группами и это уже не те железные офицерские когорты, какими они были вначале, а отряды наскоро вооруженных новобранцев, насильно мобилизованных в белую армию.
…Поручик замолчал. Он сидел в позе крайне уставшего человека, вяло и безразлично выслушивая новые вопросы.
— Каковы намерения вашего командования? — спросил начдив.
— Не знаю. Нас в это не посвящают.
— Большие потери в частях дивизии?
— Не знаю. О дивизии — не знаю. Батальон наш потерял около трети состава… за месяц…
— Какие именно пополнения ожидаются в ближайшее время?
— Не могу сказать. Это компетенция штаба. Нас не посвящают. Впрочем, нет. Ожидается бронепоезд.
— Бронепоезд? Какой? — насторожился начдив.
— Бронепоезд «Офицер». Перебрасывается на наш участок фронта…
Начдив и начальник штаба дивизии переглянулись.
— Когда ожидается «Офицер»? — спросил комиссар.
— Приблизительно через неделю.
— Откуда вы знаете об этом?
— Командир батальона говорил. Сведения точные.
— Та-а-к, — протянул начдив и сделал знак конвойным.
Когда пленного поручика увели, он сказал комиссару:
— По-видимому, это тот самый бронепоезд, о котором сообщает наштарм. Новенький. С иголочки. Дюймовая броня, четыре морских орудия, паровоз из капитального ремонта. Чуешь, комиссар? Это тебе не «Три Святителя», это — посерьезнее…
Командиры помолчали. Они понимали, что появление у дроздовцев нового бронепоезда крайне нежелательно. По всем признакам, через две — три недели начнется большое наступление, которое готовит штаб фронта по заданию Ленина и которое, по замыслу ЦК партии большевиков, должно остановить продвижение Деникина к сердцу страны и стать началом разгрома белых армий.
— Положеньице, — вздохнул начдив. — И несет же его нелегкая именно на наш участок… Не пустить бы, а?
Он долго смотрел на истертую, исчирканную карту-трехверстку, будто мог прочитать ответ в путанице условных обозначений. Потом шумно засопел, откашлявшись, закусил нижнюю губу и тяжело лег грудью на стол.
— Впрочем… Слушай, комиссар, а не двинуть ли нам в тыл дроздовцев роту? В рейд? За бронепоездом охотиться? Ну, не уничтожат — так хоть на какое-то время выведут из строя… Опять же — диверсии на железной дороге… Как думаешь, комиссар?
Комиссар ответил не сразу. Он вынул потертый кожаный кисет, прихватил большую щепоть крупно резанного самосада, закрутил устрашающего размера цигарку и со вкусом закурил. Начдив знал, что на серьезный вопрос комиссар сгоряча не ответит, и, не мешая ему думать, ждал. Ждал и начальник штаба, бесцельно отмеряя расстояния на карте отличным рихтеровским циркулем, в котором вместо грифеля торчал обломок швейной иглы.