Артисты попытались вывести на манеж Клавдию Никандровну, но та решительно заупрямилась.
— Куда вы меня тащите? Я сроду на таком виду не была… Да и кто я? Десятая спица в колесе…
На манеж вышел директор цирка, толстяк с двумя подбородками, и в честь юбиляра зачитал адрес от коллектива цирковых артистов. Потом в клетку вошли пионеры, мальчик и девочка, оба краснощекие, смущенные. У каждого в руках было по букету цветов, а у мальчика еще какая-то резная шкатулка.
— Дорогой Николай Павлович! — звонко начала свою речь девочка. — Позвольте приветствовать вас от лица пионеров, юных зрителей, которые… которые…
Её речь зрители заглушили дружными аплодисментами. Девочка умолкла и покраснела. Она вдруг все забыла, что так старательно заучивала дома. Заметив замешательство девочки, Николай Павлович обнял ее и поцеловал в лоб. Глаза у него повлажнели от слез, и в горле что-то запершило… Крепко пожав мальчику руку, Николай Павлович принял подарки и передал цветы Маше и Вере. Среди зрителей снова вспыхнули аплодисменты. Николай Павлович поцеловал Машу, Веру и своего главного помощника Ваню Петухова.
За кулисами друзья-артисты хватали Николая Павловича за руки, крепко жали их, обнимали его и целовали.
— Поздравляем, Николай Павлович, от души поздравляем!.. И гордимся тобой…
Николай Павлович зашел в конюшню и приблизился к большой клетке, в которой находился Султан. Пристально глядя в глаза Султану, он проговорил тихо, протяжно и ласково:
— Султа-ан… Султа-анушка… Ну, как тебе не стыдно. Что это с тобой…
Поникнув головой, Султан с виноватым видом отворачивал морду — будто на самом деле стыдился смотреть хозяину в глаза.
Николай Павлович вынул из кармана камзола кусочек мяса и подал его льву.
— На, Султан, кушай.
Лев подошел, осторожно взял зубами мясо. Николай Павлович погладил его по шее, приговаривая тихо, ласково:
— Ну, вот, мой хороший… Та-ак… Ты больше не будешь злиться? Нет? Хорошо-о. Мы ведь с тобой друзья, Султан…
Султан зажмурился и, тихо мурлыча, стал тереться головой о прутья. Николаю Павловичу показалось, что лев на самом деле раскаивается в своем диком порыве.
Войдя в свою артистическую уборную, Николай Павлович снял рубашку и ватный жилет, предохранявший его от царапин и легких укусов. Ух, как жарко и душно! В артистической уборной все разбросано — одежда, обувь.
На полу валялась медвежья шкура, а на стенах висели афиши и вытканное шелком панно «Охота на тигров». Удивительно тонко передан солнечный свет далекой Индии!
В уборную то и дело забегали артисты, приносили поздравительные телеграммы, письма, записки.
Обнаженный до пояса, красный. и мокрый от пота, Николай Павлович сидел перед зеркалом и снимал с лица грим ватным тампоном и вазелином. Рядом с ним стояла Мария Петровна и махровым полотенцем обтирала его пополневшее упругое тело.
— Коля, у тебя синяки на левом плече, — сказала она тихо.
— Я знаю, Маша, Султан помял. Что-то он сегодня шалил…
— Может, на него весна действует?
— Нет, Маша, стареет-звереет. Ёж и цветы его разволновали.
В уборную вошел Иван Данилович.
— Николай Павлович, к вам Лоренц Гагенбек…
— Какой Гагенбек?
— Из Германии приехал. Хочет с вами поговорить,
— Проси, Ваня. Минуточку, я сейчас. Маша, дай рубашку, а то неудобно так…
Дверь открылась, и на пороге показался высокий мужчина в чёрном сюртуке и котелке, а из-за него выглядывал курчавый человек с фотоаппаратом в руках. Так вот это кто сидел на переднем ряду!
— Здравствуйте, герр Ладильщиков, — сказал Гагенбек, кланяясь и подавая руку, — я очень рад с вами познакомиться. Сегодня я видел вашу работу. Серьезно и немного с юмором. Это очень хорошо, красиво, но у вас есть такие трюки… как это сказать… Ну, не по правилам дрессуры. Схватка, например, со львом. Это слишком рискованно, опасно. Мы сделали кое-какие снимки. У меня в Берлине школа по укрощению хищников, и ваш опыт мы будем изучать. Мой фатер Карл Гагенбек в своей книге писал…
— Я читал книгу вашего отца, господин Гагенбек. Вы правы. Возможно, что я не всегда бываю осторожным со своими хищниками, но я надеюсь, что моя гуманная дрессировка смягчит их дикие инстинкты и они меня не решатся тронуть.
— Вы знаете, господин Ладильщиков, звери очень коварны. Недавно мой лучший укротитель капитан Шредер попал с ними в конфликт и… теперь лежит в больнице.
— Жаль, но… неудивительно, — сказал Ладильщиков, Весь свой разговор с Ладильщиковым Гагенбек вёл через переводчика, корреспондента московской газеты Кривцова, курчавого человека с карими глазами. Кривцов вынул из кармана блокнотик и, нацелившись в него карандашиком, спросил: