— А писали — противоречит физике…
Олег взял его за рукав:
— Стоп! Как вы это делаете?
Коля молчал, приходя в себя.
— Правда — как?
Он не ответил — развел руками.
Павлик глядел вокруг, блестящими глазами:
— Здорово, а? Здорово, правда? Его взгляд остановился на Викентьеве, и тот лениво проговорил:
— Такие эксперименты лучше ставить без меня.
— Почему? — не понял белесый.
— Зрение хорошее.
— Ну и что?
— Жаль разочаровывать компанию, — сказал Викентьев и, повернувшись к Коле, добродушно спросил: — Нитку выбросили? Или съели?
Коля не ответил.
— Какую нитку? — спросил белесый, и голосок его подрагивал, как бы в предчувствии беды.
— Которая в зубах была. Тоненькая черная ниточка. Днем видна, а в сумерках ее как бы и нет.
— Фокус? — разочарованно спросила лохматая.
Павлик жалобно посмотрел на Колю:
— Правда, нитка была?
— Ну, раз товарищ с его-то зрением… — сказал Коля. Ему было все равно — скука и опустошенность.
— Не было? — с надеждой вскинулся паренек.
— А ты ее видел?
— Я? Нет.
— Ну, вот и соображай.
Коля опустился на лавку, закурил. Павлик подчеркнуто сел рядом, плечо к плечу. Хороший малый, подумал Коля, и как жить будет? Он пожалел белесого, но одернул себя. Что толку? Как получится, так и будет жить. Глупое дело — жалеть. На всех жалости не хватит, на себя бы хватило.
Олег восхищенно сказал Викентьеву:
— И как вы ее в такой темноте углядели!
Коля автоматически уловил интонацию и так же автоматически понял, что этот самолюбивый парень весь вечер хотел польстить начальнику, но так, чтобы достоинство не страдало. Вот и удалось. И слава богу. Викентьев ответил:
— А я не углядел. Я просто знал, что она должна быть. Нитка, а еще лучше — волосок. К спичке приклеивается.
Коля докурил, вялым движением швырнул окурок в угли и встал. Павлик тоже вскочил.
— Да, — сказал Олег без злорадства, просто констатируя факт, — факир был пьян, и фокус не удался.
— Оставь человека в покое! — с досадой попросила Даша и грустно усмехнулась. — Так хотелось поверить… Ну что ж, мальчики, гасите костер.
Коля перебросил рюкзачок через плечо и пошел от костра в сторону домов. Сразу же его догнал Павлик и, тронув за рукав, сказал:
— Вы ведь к нам, да?
— А не затрудню?
Его не слишком тянуло пользоваться этим гостеприимством. Не злился и не стеснялся, а просто компания не задалась. Бывает так. Можно, конечно, поусердствовать, повернуть колесо. Только стоит ли? Компаний много — не та, так эта.
— Нас в комнате двое, — сказал Павлик, — я да Жорка. А койки три.
— Ну, гляди.
В общем-то все равно. Без разницы.
— Помочь? — спросил Павлик и протянул руку к рюкзачку.
— Я не инвалид, — отказался Коля.
— Здесь тропка, — сказал Павлик и пошел быстро вперед.
Но тут сзади окликнули:
— Эй!
Коля обернулся. Их догоняла Раиса. Он молча ждал.
— Постой! — сказала она.
— Стою.
— Угадай-ка мне судьбу.
Коле фраза не понравилась, а еще больше не понравился тон — уверенный, почти приказный. Видно, к отказам не привыкла. За последние годы Коля приспособился ко многому, в том числе и к приказному тону. Но любить его так и не стал.
— Зачем тебе? — спросил он не сразу, лениво и пренебрежительно, своей интонацией кроя ее тон.
Начальственная бабенка, подумал он, и это неприязненное словцо малость его успокоило, хотя и не было произнесено вслух.
Но и усмешку его, и интонацию Раиса пропустила мимо.
— А так, — сказала она.
— Ну, и чего ты хочешь знать?
— А все равно.
Лицо у нее стало малость растерянным и даже глуповатым, и до него дошла простая вещь: бабенка эта хотела вовсе его не унизить, а даже наоборот — поддержать. Но интонация разговору была задана, и он спросил все так же пренебрежительно, только глаза глядели повеселей:
— Ну-ка, давай конкретно.
— Конкретно? — она пожала плечами. — Ну, когда замуж выйду.
Коля посмотрел внимательней, понял ее и сказал честно, как увидел:
— Совсем не выйдешь. А выйдешь, так разойдешься. Одна будешь жить. Она поразилась:
— А как ты узнал!
— Не верно, что ли?
— Похоже, верно.
— Смотреть надо уметь.
Помедлив, она спросила:
— Ночевать у Пашки будешь?
— Если пустит.
— Да я ж сам зову! — возмутился тот.
Павлик жил в типовой панельной пятиэтажке, временно отданной под общежитие. Внизу, в особом загончике, сидела вахтерша. Павлик внушительно произнес: