И Семен представил себя — в рыжем пиджачке, надетом поверх косоворотки, в кепчонке, натянутой на лоб, маленький, беспомощный, лишний… Сколько машин, сколько людей, светопреставление, и всему голова — Дудырев. Тот человек, который с почтением беседовал с ним в лесу, кого он, Семен Тетерин, в сердцах обругал за нерасторопность. Сейчас, оглушенный, Семен идет к нему, сжимает в кулаке свинцовую пулю. Не для веселого разговора идет…
В эти минуты Семену на память пришла Калинка, с трусливой оглядкой пробирающаяся по шатким жердям лавы. Тогда еще Семен удивлялся — чего боится, дурь нашла на собаку. Теперь-то он ее понимал…
Он упрямо шагал вперед, а Калинка, с тоскливой оглядкой стоящая посреди лавы, не выходила у него из головы.
15
Дудырев вышел навстречу из-за стола, протянул руку Семену, подвел к дивану.
— Садись. — И, заглядывая в лицо из-под тяжелого лба запавшими глазами, спросил: — Ну?…
Он был в легкой трикотажной рубашке, плотно обтягивавшей его выпуклую грудь и сильные плечи, по-прежнему простоватый, не совсем подходящий к широкой, с огромным окном комнате, уставленной стульями, мягкими креслами, диваном, двумя столами: одним под красным сукном, другим — под зеленым. Даже не верилось, что этот знакомый, не очень изменившийся после леса Дудырев заворачивает таким диковинным миром, который оглушил Семена и размахом и бесноватостью.
— Что-нибудь неприятное?
Семен со вздохом запустил руку в карман, вынул пулю, протянул Дудыреву.
— Вот…
Дудырев с недоумением покатал пулю на ладони.
— Из медведя вынул, — сообщил Семен. — Эти-то с врачихой не доискались.
— Из медведя?…
Дудырев не глядел на охотника, насупив брови, продолжал разглядывать свинцовый катышек на своей ладони.
— Под самым черепом застряла…
За окном, сотрясая стекла, проходили тяжелые грузовики. Семен, широко расставив колени, опираясь на них руками, сидел раскорячкой на самом краешке дивана и, затаив дыхание, вглядывался в сосредоточенное лицо Дудырева.
Зазвонил телефон, Дудырев, стряхнув задумчивость, зажав в кулаке пулю, прошел к столу, снял трубку, спокойным и внушительным голосом принялся разговаривать с кем-то.
— Да, помню… Да, заходите, только не сейчас, а позднее. Да, догадываюсь — опять разговор о капитальном строительстве. Не мог жертвовать миллионы рублей… Заходите попозднее, сейчас занят…
Он положил трубку, вернулся к Семену, раскрыл ладонь.
— Чья?
— К твоему стволу не подойдет, Константин Сергеевич, — твердо ответил Семен.
— Ты примерял?
— Примерял. Митягин уложил зверя…
Наступило молчание. Сотрясая стекла, шли под окном машины. Дудырев задумчиво катал па ладони пулю.
— Константин Сергеевич, — снова заговорил Семен, — надо бы все как-то по-людски решить. Вина одинакова, что у Митягина, что у тебя. Дурной случай, каждый может сплоховать. Я потому и пришел к тебе, чтоб мозгами пораскинуть.
И опять Дудырев ничего не ответил, глядел в ладонь. Семен, оцепенев, ждал его ответа.
— Возьми, — наконец протянул Дудырев пулю.
Семен покорно принял ее обратно.
— Ты от меня ответа ждешь? — спросил Дудырев.
— Для того и пришел. Где мне своей головой решить?
— А ты на минуту встань на мое место. Представь, что тебе приносят пулю и говорят: вот доказательство, что ты убил человека. Ты убийца!… Ты бы с готовностью согласился?
— Так, выходит, пусть Митягин отвечает? А ведь с ним-то церемониться не будут. Прокурор говорил — кого-то по закону посадить должны.
— Перед законом как я, так и Митягин одинаковы.