Несколько мгновений все стояли на палубе, осматриваясь. Рубка и стены кают были посечены пулями и осколками. На позеленевших остатках стекол висели, качаясь на ветру, пучки высохших водорослей.
— Не будем терять времени, — сказал Чубарь и направился к бункеру.
Все двинулись за ним, заглядывая по пути в забитые песком каюты. В бункере песку было больше, и над ним стояла вода. Чубарь, сняв сапоги и закатав штанины брюк, спустился в бункер, сунул в мокрый песок руку и вытащил ржавую совковую лопату. На месте, откуда Чубарь вынул лопату, вода почернела, и механик, ежась от холода, сказал:
— Есть уголек, ребята! Давай ведра.
Ему бросили ведра. Разгребая песок, он стал быстро наполнять одно ведро за другим и подавать наверх.
Иришке пришлось спуститься в шлюпку. Саша и Василь носили ведра с углем к борту и передавали их девушке. Она высыпала его на брезент в дно шлюпки. Потом в бункер поочередно спускались Саша и Василь. Поднимались, менялись лишь тогда, когда становилось невмоготу стоять в холодной, как снег, песчаной жиже.
Так они перегрузили из бункера затопленного судна весь уголь, пять шлюпок отправили на пароход.
— Еще довоенный уголек, — с теплой грустью сказал капитан, встретив последнюю шлюпку.
Печковский мост
— Подходим к Печковскому мосту! — донесся из рупора взволнованный до неузнаваемости голос Любина. — Все наверх!
Приближались к мосту. Вернее, никакого моста не было. Над голубизной воды чернели провисшие разрушенные фермы. Пароход подходил к узкому просвету между ними. И вдруг над Днепром, оглушая все вокруг, завис хриплый, стонущий гудок. Он был таким волнующим, разрывающим душу, что у многих на глазах выступили слезы. Капитан снял фуражку, и все последовали его примеру…
…Келих пристально посмотрел на Иришку и вдруг спросил:
— Василий Стрельченко… Не твой ли родственник был?
— Василий Алексеевич, механик? — чувствуя, как похолодело у нее в груди и почти не расслышав своего голоса, переспросила Иришка.
— Да, Василий Алексеевич… Только это в мирное время он был механиком, а потом командовал БЧ-2, боевой частью на мониторе.
А Иришка едва не закричала: «Но почему был, почему был?!» Однако, сдержавшись, тихо, еле слышно сказала:
— Это мой папа… А вы с ним воевали, вы знали его?
— Мы вместе прорывались. Он хороший, храбрый человек был.
— Так папа… погиб? — вновь не слыша своего голоса, спросила Иришка.
— Не знаю, — покачал головой Федор Михайлович. — Здесь, у Печковского моста, Стрельченко остался жив…
Капитан обнял поникшую было Иришку.
— Рад, что буду плавать с его дочерью…
— Расскажете нам когда-нибудь о Печковском мосте? — попросил Саша.
— И о папе, — добавила Иришка. Она даже улыбнулась. Теперь она еще больше поверила в то, что отец жив. Если отец не погиб во время прорыва у того моста, значит, должен быть жив!
— Пойдемте ко мне, — пригласил капитан.
— Вам ведь отдыхать надо, — нерешительно проговорила Иришка.
— Ничего, отдохну, спать я все равно не буду. А рассказать о том бое вам следует, зачем же откладывать…
Капитанская каюта невелика. У двери умывальник, напротив койка за распахнутой шторой, у окна стол и два старых, почерневших от времени стула.
Федор Михайлович, указав на стулья, пригласил сесть, сам прилег на койку, закрыл глаза, несколько мгновений молчал, вспоминая или просто борясь с усталостью. Затем, потерев лицо в красных шрамах от ожогов, заговорил тихим, слегка хрипловатым голосом:
— Флотилия наша состояла из четырнадцати кораблей. Не все военные, только часть из них — мониторы и бронекатера, остальные мы переоборудовали из пассажирских пароходов, буксиров. Своими руками все делали: покрыли броней рубки, установили орудия, пулеметы, зенитки. Уже через шесть суток после начала войны суда превратились в военные… Первое боевое крещение мы приняли у Турова, на Припяти. Потом пошли на Днепр, к Печковскому мосту, у села Печки. Задание у нас было — не пропустить немцев на левый берег, любыми средствами помешать вражеской переправе и форсированию Днепра… Ну, недалеко от моста причалили мы к берегу, замаскировали корабли ветками деревьев, да так, что вражеские самолеты-разведчики сколько ни кружили над нами, ничего не заметили, потому что бомбовый и артиллерийские удары обрушили в глубину, далеко за нашими спинами. А потом двинули танки, пехота прямо к мосту — штурмовать переправу. Тут-то, едва они подошли к берегу, мы и обнаружили себя — открыли огонь прямо в упор из всего имеющегося у нас вооружения. Что было!.. Дым, огонь заволокли весь берег.