Федор Михайлович даже приподнялся, глаза его горели, словно в них отразились отблески пламени того далекого сражения.
— Несколько часов длился бой, тут уж и артиллерия нас поддержала, и авиация… Мало, правда, в то время у нас еще самолетов было, но и они помогли нам крепко. Только два гитлеровских танка сумело прорваться к мосту, но и их тут же накрыли… Не одну атаку отбили мы. Но немцы все шли и шли — танки, авиация. А у нас и боеприпасы на исходе. Когда командование поняло, что удержать переправу нельзя, поступил приказ взорвать Печковский мост и тем самым дать возможность нашим войскам отойти… Враги-то по земле шли, а мы связаны с Днепром, дальше противоположного берега на реке не уйдешь… Вот тогда-то мы и решили прорываться на Киев и чтобы ни один корабль не попал к немцам. «Сами погибнем, но кораблей не отдадим!» — поклялись мы перед тем, как идти на прорыв.
Хорошо помню эту ночь тридцатого августа. Сняли с кораблей маскировку, каждый по старой матросской традиции надел парадную форму, зная, что большинству она сгодится в последний раз… Выстроились в кильватер, и, едва отошли, завязался бой. Правда, боем его назвать трудно, это было больше похоже на расстрел. Со всех сторон нас прошивали кинжальным огнем — стреляли вражеские танки, артиллерия, пулеметы. От трассирующих пуль было светло… Первый снаряд попал в наше судно, в котельное отделение. Вышли из строя электросеть, рулевое управление. Но никто из нас не прятался за броню рубок, все, кто только мог, вели огонь. А несколько кораблей уже пылало, шло ко дну. У тех, что еще держались, было повреждено рулевое управление, а тут, как назло, сильный ветер гонит суда к правому берегу, на мель, к немцам. Матросы отталкивались шестами. Многие, скошенные пулями, так вместе с шестами и падали в воду. Вот тогда мне и запомнился, дочка, твой отец… Командир монитора был убит, а Стрельченко, взяв командование на себя, подвел монитор прямо к берегу, сам стал за пулемет и поливал свинцовым огнем берег так, что, как немцы ни старались, ни одному из них не удалось проникнуть на наши неуправляемые корабли и захватить их. Тогда фашисты и обрушили весь огонь на монитор. Твой отец, Ирина, вел бой до тех пор, пока все, кто остался жив на горящих кораблях, не добрались вплавь до камышей. Потом пошел ко дну и монитор. Он был последним…
— А отец? — тихо спросила Иришка.
— Отец твой и еще двое вплавь добрались к нам, мы их ждали…
— А потом?
— А потом мы все пошли искать наших. Нашли, сдали раненых. И отец твой с нами был… Ну, а после уже расстались, на разные фронты разъехались. Не встречал я его больше…
На палубу они вышли молча, каждый думал о своем. После рассказа капитана о сражении у Печковского моста Иришка еще больше поверила в то, что отец жив. Она глядела на берег, поросший густыми кустами ивняка и серым прошлогодним камышом, пытаясь представить себе еще недавний бой, горящие корабли, огненные трассы пуль и своего отца, стоящего у пулемета. И еще ей подумалось, что отец в те страшные часы вспоминал ее и, совершая подвиг, прикрывая товарищей, он защищал и свою дочь Иришку, и всех тех детей, у которых война отняла детство.
Иришкиного отца Саша не знал. Но рассказ Келиха буквально потряс его. Ему картина боя представлялась так ярко, словно он сам был на одном из мониторов, стоял за пулеметом, чувствовал рядом обжигающее пламя. И, представляя этот бой, Саша невольно задавал себе вопрос: а он бы смог вот так же вести себя в бою, как отец Иришки, капитан Келих и сотни других матросов Днепровской флотилии. И тут же отвечал: «Я сделал бы все, чтобы быть на них похожим».
— О чем ты думаешь? — спросила Иришка.
Саша вздохнул.
— О том, что поздно родился.
Иришка поняла его, кивнула. Помолчав немного, сказала:
— Когда закончится война, я обязательно пойду учиться. Хочу стать врачом. И буду так лечить людей, чтобы они жили долго-долго…
Припять
Когда шли по Припяти, Саша и Василь несли вахту вдвоем.
— Красавица Припять, — сказал Чубарь, — люблю эту реку, природа тут — загляденье!
Саша и Василь приникли к иллюминаторам.
— Не приходилось бывать здесь раньше? — спросил Чубарь.
— Нет, — в один голос ответили кочегары, глядя на поблескивающий под солнцем разлив, замкнутый в серо-зеленые луга с островками рощиц.
— Скоро Чернобыль, а за ним уже пойдет белорусское Полесье, — продолжал Чубарь. — Сколько в нем кровушки пролито…