— Он и не ест ничего, — заметила женщина.
Все обернулись ко мне. И эта девка. Она сидит на скамейке, почти рядом со мной. Я начал пить чай. Кажется мне, что и пью я не так, и дышу не так, и сижу не как люди. Куда там есть! А мать в дорогу дала мне пирог с капустой да цыпленка вареного. Ну как я тут разложу все это добро и буду есть?
— Может, картошки хочешь? — участливо спросила мать. — Девки, дайте ему картошки.
— Нет, нет, — совсем смутившись и покраснев, отказался я. — Ничего не хочу.
Тогда женщина вышла из избы, принесла молока, налила в стакан и молча поставила передо мной.
— Спасибо, — сказал я, невольно взглянув на девку.
Она чуть–чуть улыбнулась. У нее на щеках ямочки! Маленькие такие! И ровные белые зубы!
Андрей, кивнув на женщину, сказал мне смеясь:
— Гляди, как за тобой теща‑то…
Черт бы его побрал! Я поперхнулся и, чтобы совсем не смутиться, храбро ответил:
— Значит, стоящий… зять.
Младшая прыснула и отвернулась. Засмеялась и женщина. Бородатый болтун очень был рад. Теперь указал женщине на меня:
— В карман за словом не лазит. Голова!
— И ты не одни валенки валяешь, — загадываю ему.
— Ну‑ка? Что ж еще? — насторожился Андрей и чуть заметно подмигнул женщине, словно говоря: «Слушай, скажет».
— Дурака… тоже… валяешь.
Словно ждал он этого слова, даже затылком о бревно ударился, чему особенно обрадовалась маленькая девочка.
Хозяйка подложила мне ломоть пирога, и пирог их показался мне таким вкусным, будто такого я и не ел никогда.
Девки пили чай. Младшая, шумно прихлебывая, дула на блюдце так, что брызги летели, старшая пила тихо, совсем неслышно. Мне хочется посмотреть на нее пристально, впиться в нее глазами, но не смею. И лишь когда она стала наливать чай себе, я украдкой покосился на ее руки, на пальцы. На безымянном — серебряное кольцо с камешком. Руки до локтя в загаре, чуть покрыты золотисто–русым пушком.
Она поставила перед собой чашку и вдруг обратилась ко мне:
— Налить?
Я взглянул в ее синие, чистые, особенные какие‑то глаза, каких никогда и не видел. Чуть–чуть сдвинутые брови придавали ей некую строгость.
— Да, — поспешно сказал я, подавая чашку.
Ее пальцы коснулись моих пальцев. Что тут такого! Вновь — который уже раз! — покраснел я и уже не помню, как взял из ее рук чашку… А чаю‑то мне совсем и не хотелось.
Андрей, уже насытившись, тоже вприщурку уставился на старшую девку и что‑то, видимо, соображал. Я боялся, вот–вот скажет он опять какое‑нибудь слово невпопад. Так и есть! Погладив черные усы, он посмотрел на мать, затем еще раз на девку и буркнул:
— А хороша у тебя старшая!
— Чем младшая хуже? — обиделась женщина.
— Этой расти.
— У меня все хороши.
— Коль невеста, замуж пора.
— Успеет и замужем горя хлебнуть.
— Какой муж выйдет, — все болтал Андрей. — Бывает, хорошие подвертываются.
— Сватали ее, не хочу отдавать. Работать некому.
— Чай, не век держать будешь?
— Зачем век! Найдется хороший, смирный, работящий, отдадим. Года ее не ушли.
— Ну, дело хозяйское… Петя, ехать пора.
— Поедем, дядя Андрей, — быстро согласился я, боясь и в то же время желая продолжения их разговора.
Вышли из‑за стола, помолились, поблагодарили хозяйку.
— Сколько тебе за угощенье? — спросил Андрей.
— Давай все, — засмеялась женщина.
Он сколько‑то дал ей. Хотел дать и я, но женщина, увидев, что я полез в карман, предупредила:
— С тебя ничего. Ты воевал. Я вроде не тебя, а сына Костю угощала.
Старшая вышла в сени. Андрей пошел запрягать. Я стою среди избы и смотрю то на скамью, где она сидела, то на чашку, из которой пила. По–новому представились мне эта изба, и стол, и младшая, и белокурая девчонка, в которой уже видны черты старшей. Где же та? Неужели я ее больше не увижу?
Торопливо выхожу в сени. Сквозь плетень вижу — Андрей отвязывает лошадь, убирает кузов.
Заглянул на крыльцо и невольно вздрогнул. Облокотившись на перила, она стояла там и смотрела в улицу. Она не видела меня. А если бы и видела? Мало ли проезжих людей! Прислонившись к косяку сенной двери, тихо покуривая и сдерживая кашель, я украдкой любуюсь ею.
Чуть ощутимо дует ветерок. Так нежно и тихо ласкает он ее лицо, шевелит на висках светлые волосы, завивает их.
После дождя ярко светит солнце. Всю пыль прибил дождь, и воздух чист и прозрачен, и небо синее, глубокое. Вид улицы совсем иной. Избы как бы поновели, крыши словно только что покрыты свежей соломой, окна светлые.