Мы подошли к ступенчатой терраске. Здесь на соломенных стульях сидели две девушки — дочери священника, епархиалки Зоя и Леля. Шустрая, подвижная Леля читала вслух какую‑то книгу, а Зоя, постарше, вязала кружева. Мы остановились возле, посмотрели на них. Отец мой, которого мы взяли ради его большой дружбы со священником, вынул из кармана своих порванных штанов табакерку и, отвернувшись к церкви, нюхнул с присвистом. Застеснявшийся Павлушка прошептал мне:
— Тут, что ль, войдем или через кухню?
Я взглянул на солдатку Машу. Какими сердитыми глазами уставилась она на этих девушек! Ведь не они же отказали в жнейках солдаткам, а их папаша. Он вчера прогнал солдаток со двора. Что же, теперь вот мы, уже целым комитетом, пришли. И я, сняв фуражку, раскланиваюсь:
— Здравствуйте, барышни Зоя и Леля!
— Вам что, мужики? — поднимает на нас глаза старшая и поправляет очки, которые делают ее строгой, совершенно неприступной.
— Нам, гражданка, вашего папаню нужно, — говорю я, подчеркивая слово «гражданка».
— Зачем он вам, мужички?
Зоя, конечно, поняла мое ехидство, кроме того, плохо ли, хорошо ли, но ведь она меня знает.
— Повидать его хотим, Зоя Федоровна.
— Папа просил нас не беспокоить его.
— А вы что, сильно шалите и беспокоите его?
Зоя с недоумением посмотрела на меня, а Леля сдержанно улыбнулась.
— Я не так сказала. Он просил нас всем говорить, чтобы его оставили в покое.
— Понятно, Зоя Федоровна. Где его покой?
— Зачем вам, солдатики?
— Затем, что эти солдатики — народ беспокойный, — сказал я Зое. — И мы пришли не за тем, чтобы посмотреть на вас и уйти обратно. Почему вы, образованные барышни, не ответили на наше «здравствуйте»? Вас этому не учили в епархиальном?
Зоя вспыхнула, зачем‑то сняла очки, а Леля отвернулась.
— Позовите папу, — строго сказал я. — Доложите — пришел к нему комитет.
Зоя, не оглядываясь, открыла высокую филенчатую дверь и ушла в дом. Мы остались ждать.
Через минуту Зоя вернулась.
— Пройдите на кухню, — сквозь зубы процедила она.
— На кухню? Мужички, айда на кухню. Спасибо вам, Зоя Федоровна. Простите за беспокойство.
Мы переглянулись с ней. Я снял фуражку, поклонился низко, расшаркался перед ней.
Но на кухню идти не пришлось. Когда мы. открыв калитку, вошли во двор, священник, отец Федор, в подряснике, в плисовой поношенной камилавке, уже стоял на крыльце, и, прищурив глаза под густыми курчавыми бровями, смотрел в сад. Во дворе возился его работник. По длинной проволоке от сарая до угла дома вяло таскал цепь огромный пес. Завидев чужих людей, пес хрипло брехнул и, гремя цепью, побежал к нам.
— Добрый день… — начал я и осекся.
Как его назвать? Батюшкой, как раньше, или по имени и отчеству?
Священник кивнул головой, мельком взглянул на нас и опять устремил свой взгляд в сад.
«Видать, не в духе», — решил я.
Мой отец, не мешкая, подбежал к священнику, ловко сдернул картуз, сунул его подмышку, лодочкой сложил руки и пожалуйте: уже подошел под благословение. Нехотя благословил его отец Федор, сунул для поцелуя концы пальцев и быстро отдернул.
— Вы ко мне? — спросил он, глянув на Павлушку. И, чуть повернув голову, обвел всех серыми прищуренным глазами.
Набравшись смелости, я шагнул к нему, встал так, чтобы видеть его холеное лицо, при солнечном свете удивительно молодое. И оттого, что он стоял высоко, как бы готовый раздавить меня, и смотрел на меня совсем не святыми глазами, я сказал ему прямо:
— Мы, батюшка, пришли за жнейкой.
— Кто «вы»? — спросил он.
— Вот, — указал я, — двое от комитета, одна из солдаток и мой отец от… верующих.
— Что вы хотите?
— Просим вас, чтобы вы дали комитету одну жнейку да пару лошадей. Комитет постановил помочь солдаткам и вдовам убиенных убрать рожь. В первую очередь на барских полях, чтобы не осыпалась.
— Бох–помочью! — подсказал отец и сразу смутился, закашлялся.
На его слова священник и головы не повернул. Он смотрел на меня, на Павлушку.
— Дать вам жнейку… дать лошадей, — начал он тихо, как бы в раздумье, — а вы поедете жать… разбойным путем отнятые посевы? — и как только он договорил, лицо его сразу залилось краской.
Слыша сзади тяжелое дыхание солдатки Маши, которая вчера еще была напугана священником, я сказал: