Повести

 — Ага, — толкнул я Павлушку. — Гляди‑ка! Серега Госпомил и Ванька Павлов не сдали.

Мне не жаль их. Серега ненавистен мне из‑за его отца, а Ванька Павлов — сын маслобойщика. Учился плохо, задачи ему решали другие. За это он давал по кусочку конопляного жмыха.

 — Свидетельства получите через две недели, — объявил учитель. — Пятеро получат похвальные грамоты. Сейчас начнем пение, потом будете читать стихи. Хор, приготовься!

Поднялись со скамеек все, кто участвовал в церковном хоре. Они стали возле нас. Мы с Павлушкой прошли к партам. Там я увидел Ивана Беспятого с Лазарем и, к моей радости, Харитона. Тот сидел, чуть согнувшись.

 — Все‑таки пришел? — спросил я.

 — Дал слово, так держу. А ты держишь слово?

 — Еще бы! У меня замок на языке.

 — То‑то. А за то, что ты хорошо сдал, молодец! Про казни египетские, слышь, здорово рассказал. Бог у тебя, говорят, злой получился.

 — Встать! — скомандовал учитель, расставив певчих по голосам. Ударил камертоном о ноготь, поднес к уху и, жмурясь, протянул: — До–ми–фа–со–оль…

Махнул рукой, и хор грянул царский гимн.

Похоже было, будто стоим в церкви. Священник и церковный староста даже крестились. За гимном учитель, шепнув хору, снова взмахнул рукой, и хор запел:

Славься, славься, русский ца–арь,
Православный государь.

Пропели и «Славься». Учитель подошел к Стогову, переговорил с ним о чем‑то. Тот, выпучив огромные строгие глаза, кивнул.

 — Песнь в честь освобождения крестьян. Петь всем вместе, — обратился учитель к народу.

Запели тенора. Слышен голос крестного Матвея:

А–ах ты, во–оля, моя во–оля,
Золота–ая ты моя.

Хор и народ несмело:

Во–оля — со–о-окол поднебе–сный,
Воля — светлая заря.

И опять тенора, высоко–высоко:

Не с росой ли ты спустилась,
Не во сне ли вижу я…

Уже дружнее:

Зна–ать, горячая моли–и-тва
Долете–ела до царя.

Песня эта мне очень нравилась. В ней такие хорошие слова: «не с росой ли ты спустилась»! В песне говорится про волю. Я пел так громко, что даже слышал свой голос. Посмотрел на Харитона. Что это? Он совсем не поет и так хитро щурит глаза. Ведь ему бы как раз и нужно петь такую песню.

«А–а, боится, что его услышит урядник». Посмотрел на урядника. Поет он или нет? К своему удивлению заметил — поет. И даже глаза прищурил. Как же так? Выходит, я пою вместе с урядником?

Песню кончили. В школе жарко и душно. Певчие шептались и, довольные, вытирали лица. Только Апостол–писарь был хмурый. Лицо его одутловато, глаза, когда пел, уходили под лоб.

Опять учитель начал шептаться со Стоговым. Стогов одобрительно закивал огромной головой. Учитель взял скрипку, провел по струнам смычком. Тонкие, нежные звуки раздались в школе. Затем, прижав скрипку подоородком, взмахнул смычком, качнулся, и хор дружно, весело грянул:

Над Невою резво вьются
Флаги пестрые судов:
Звучно с лодок раздаются
Песни дружные гребцов…

Басы, перебивая, вопрошали:

Что пирует царь великий
В Петербурге–городке?

Тенора тоже были в недоумении:

Отчего пальба и клики
И эскадра на реке?

И все вдруг заливисто, высоко, кудряво:

Виноватому вину
Отпуская, веселится:
Кружку пенит с ним одну…

Альты вместе с дискантами взвились, захлебываясь:

И в чело его цалует,
Светел сердцем и лицом,
И прощенье торжествует,
Как победу над врагом.

Снова повторяют, и сам Стогов уже встал, притопывает, качаясь:

И прощенье торжествует,
Как победу над враго–о-ом!

Стогов очень доволен. Хлопает в ладоши. Хор тоже доволен. Певчие знают, что сегодня они напьются вдосталь, а ребятишки и девчонки в хоре получат по гривеннику, а кто и пятиалтынный.

 — Веселую! — не дожидаясь, когда учитель подойдет к нему, крикнул Стогов. — Народную! — и посмотрел на батюшку.