Попрощавшись с хозяином, приятели, сопровождаемые лаем многочисленных собак, вышли на улицу; вид у обоих был озадаченный, если не сказать — ошеломленный.
— Деле-ец! — произнес Лаптев, качая головой.
— А как он о себе-то! — подхватил Горчаков, и, копируя энергичную Виталькину скороговорку, повторил его рассказ: — Мне лесиной башку разворотило, глаз выбрызнуло, приволокли меня к хирургу, осколки черепа вынули, дыру заделали, глаз стеклянный вставили — живи! — Горчаков поперхнулся табачным дымом и, прокашлявшись, заключил: — Будто не его собственную плоть резали и сшивали, а механизм какой-то ремонтировали!
— Надо бы, знаешь, зайти к Парамону, — становясь снова серьезным и озабоченным, предложил Лаптев. — Парамон местный, он и Лебедиху эту должен знать, и вообще… нужно потолковать с ним, обговорить нашу сделку — что скажет?..
— Погоди. Парамон, говоришь, местный, а Виталька что, не местный?
— Он такой же горожанин, как мы с тобой.
— Как? — Горчаков от удивления даже приостановился.
— Горожанин, — повторил Лаптев. — У него в городе прекрасная квартира и в квартире, говорят, чего только нет. Жена и дочь, и два сына в городе живут, а он вот здесь зимует со скотом, как, знаешь, в старину крестьяне-сибиряки на заимках жили.
— Фантастика! — в который уже раз за последние дни произнес Горчаков. — Сдается мне, что все вы здесь, как бы это сказать… малость помешанные.
— Я вообще, старик, предвижу, — раздумчиво сказал Лаптев, — что в будущем все горожане сделаются, ну, полугорожанами-полукрестьянами, что ли. Не обязательно все станут дачниками, может и по другому пути это дело двинуться, подсобные хозяйства получат распространение или еще как. Но обязательно каждый будет или клочок земли обрабатывать, или животину какую откармливать. Кур, свиней, кроликов. Все к тому идет.
— Тут ты, Тереха, конечно, хватил! — запротестовал Горчаков. — Наоборот, все идет к узкой специализации, а ты…
— И пусть! — согласился Лаптев. — Пусть узкая специализация. Но у этих узких спецов будет одно общее дело — все они станут миниземледельцами, миниживотноводами. В порядке вещей будет то, что какой-нибудь, скажем, музыкант, пианист, на досуге станет курочек разводить, либо поросеночка откармливать. Ты вот хмыкаешь, а так оно и будет, помяни меня! Жизнь заставит. Да и было, было уже такое в истории. Мы только забыли. А в семнадцатом веке, старик, в Сибири у нас городское население, так называемые служилые и посадские люди, поголовно все занимались хлебопашеством, огородничеством, скотоводством. Я об этом в «Истории Сибири» вычитал. Заметь, все горожане занимались!.. И это наряду с тем, что были еще и обычные крестьяне, которые по своей узкой специальности, как мы теперь говорим, должны были этим заниматься.
— Ну а колхозы, совхозы тогда зачем? Их-то, что же, распустить? — съязвил Горчаков; не мог он спокойно слушать эти прогнозы, этот вздор, как ему казалось.
— Зачем же распускать, — невозмутимо возражал Лаптев. — Они и останутся основными производителями сельхозпродукции, а полугорожане-полукрестьяне только в помощь. Причем сейчас у колхозов и совхозов много земельных клочков, малых полей, на которые только распыляются средства. Вот бы и ужать посевные площади, взять самые продуктивные и большие поля и бросить на них все силы, обеспечить их кадрами, машинами, удобрениями. Слышал такой термин — интенсификация? Вот она самая. А клочки, неудобицы, вроде этой нашей поляны, раздать горожанам — пусть ковыряются в земле да пользу приносят и себе, и своим детям, и обществу. Только тогда, старик, когда все население, все! — Лаптев поднял палец, — будет трудиться в сельском хозяйстве, — только тогда будет изобилие продуктов!..
Вроде бы и дело говорил Лаптев, и логика в его суждениях была, но что-то не устраивало Горчакова в этих суждениях. Слишком походили они на прекраснодушные мечтания, слишком большие надежды, казалось Горчакову, связывает Лаптев с самодеятельностью в сельском хозяйстве и, в частности, с этой богом забытой деревней. Горчакову не хотелось охлаждать пыл размечтавшегося приятеля, но он-таки спросил не без насмешки:
— Что же, по-твоему, все вы тут провозвестники будущего? Даже этот Виталька — человек будущего?
— Может, и провозвестники, — с задором отвечал Лаптев. — А вот Виталька… Понимаешь, Андрюха, все мы тут проходим как бы через экзамен, через испытание землей, бором, свободой, так сказать. И вот что получается. Большинство довольствуется малым. Ну мы, например, в огороде, в бору, в море берем столько, сколько нужно на нашу семью. А иные не выдерживают испытания, начинают хватать. Тут же у нас, разобраться, золотое дно. И вот хватают, вот набивают полные багажники грибами, сушат их, солят и везут на продажу на рынок или в рестораны — бешеные деньги! Бруснику пластают десятками ведер. А рыба! А целебные травы! А сады. Ведь малину и смородину, бывает год, хоть лопатой греби. Тут и порядочные-то не знают, куда девать это все. Куда девать, к примеру, помидоры, огурцы… Огурцами, веришь-нет, коров подкармливают! А уж хваты, те непременно все на базар волокут и гребут большую деньгу. За сезон, бывает, на «Жигули» зашибают. Вот и Виталька из тех. И в то же время он, черт его знает, какой-то особый… — Лаптев замолчал, задумался. — Я его, признаться, до сих пор до конца не пойму. Не пойму, что им движет. Сказать, что он делает деньги, не скажешь. Денег у него особых нет. Он как-то все больше натуральным обменом занимается. А если есть какая выручка, так он ее тут же, немедленно, снова вкладывает в хозяйство же. Вот оно у него и пухнет на глазах. Вторую корову в зиму пустил да двух бычков. Зачем? К чему такое ускорение-разбухание? Ради чего колотится человек? Загадка…