Еще с земли он заметил большой выступ, образовавший площадку величиной с разостланную телогрейку. «Только бы добраться до него!..» — твердил он, чувствуя, что силы уходят с непостижимой быстротой, а каменные уступчики становятся как будто рыхлее, ненадежнее. На последних метрах дважды чуть было не сорвался. Первый раз под рукой осыпался уступ. Антон потерял равновесие, стал падать, но пальцы другой руки успели схватиться за какую-то щель. Удержался. Его прокололо до пяток, обдало ледяным холодом. Долго висел, не двигаясь, унимая частую дрожь во всем теле. Дальше вся стена была исполосована змейками мелких трещин. Цепляясь за них пальцами рук и ног, он добрался-таки до заветной площадки. Забросил на нее левую руку, утвердился локтем, стал переносить правую. Тяжесть, тела в это время почти целиком переместилась на пальцы ног. И тут-то случилось самое неожиданное — опора из-под ног вдруг ускользнула, и он повис на руках. Ладони мертвой хваткой впились в неровности на площадке, ноги, как тряпичные, беспомощно болтались над пустотой, а там, внизу, что-то шумело; шум быстро нарастал и кончился оглушительным грохотом. Ущелье утробно рявкнуло, и гул покатился, затихая, к лесу. Антон собрал все свои силы, подтянулся, перевалил свое тело через край площадки и растянулся на ней — ни живой, ни мертвый. Прошло немало времени, прежде чем он осмелился глянуть вниз. А глянув, похолодел: от скалы отвалился огромный кусок, скатился вниз, обрушив уступчики, по которым Антон только что поднялся. Там, где отвалился камень, в стене образовалась большая выемка. Она была ниже метра на три и немного в стороне от площадки. А еще ниже стена темнела свежими сколами: спуститься но ней теперь было уже невозможно. Остается один путь — вверх. Антон поднял голову. Над площадкой стена была иссечена трещинами, щелями; она была не более надежной, чем внизу. Антон даже опасливо отодвинулся; ему казалось: заденешь стену нечаянно локтем — она обрушит на голову град камней.
Антон понял: никакая сила не заставит его висеть на кончиках пальцев над пропастью, ожидая каждую минуту нового обрушения проклятой скалы. Но и вниз вернуться невозможно. Как же быть?
Никакого выхода Антон не видел. С тоской смотрел он в ту сторону, где в лучах солнца зеркальным блеском светились болотные окна, зеленел лес. В той стороне, на краю болота, должен быть Мартын Семенович, Лешка, Жаргал. Или они ушли? А что, если за ними прилетит самолет? Он будет тут сидеть, как заяц на суку… Ни ждать, ни искать они не станут. Вот проклятие! Всю жизнь получал от людей одни неприятности, а тут они совсем доконают, заставят сыграть в ящик. И черт дернул отколоться, путем не подумав. Хотя бы Лешку прихватил с собой. Балда, чурка с глазами — вот ты кто, Антон!
Он сел, стараясь не делать резких движений, поджал под себя ноги, опасливо покосился на скалу. Камни были безмолвны; не узнать, не угадать, какую еще каверзу таят они в себе.
Проходил час за часом, а Антон сидел все в той же позе, скрючившись, поджав под себя ноги. Самолет не появлялся, и он со злостью подумал: «Разевайте рот шире — найдут!»
Солнце поднималось все выше, нагревало камни; от них несло жаром, будто от печки-чугунки. Антону нестерпимо хотелось пить. Язык совсем пересох, ворочался во рту корявым рашпилем. Перед глазами поплыли радужные круги; гребень противоположной стены ущелья, лес, сверкающие блестки на болоте закачались, налезая друг на друга. В белесом небе черными хлопьями кружились какие-то птицы, должно быть вороны, а может быть, и не вороны, не птицы вовсе — все это ему грезится.
Он достал из рюкзака телогрейку, накрылся ею. Солнце пекло меньше, но дышать под ней было нечем, и он то стягивал ее с головы, то снова укрывался. Только ночь принесла облегчение: воздух стал прохладным, камни остыли. Антон сидел все в той же позе, в странной полудремоте, больше похожей на забытье, глубокое и вместе с тем чуткое. Страх не давал ему уснуть: казалось, что, если заснет, свалится с площадки, расшибется всмятку.