И потом, перед самым сном, когда мы оказались с ней одни, она сказала:
— Наверно, Юрий Леонидович был страшно занят… Вероятно, он сразу же снова уехал. Но представляешь, как Вове было бы обидно узнать, что у отца не нашлось для него минуты?
— Значит, не говорить?
— Ты ведь у меня совсем большим становишься, — опять повторила она. — Я думаю, ты сам все поймешь.
Произнося эти слова, она на меня не смотрела.
Когда я вернулся в нашу с Вовкой комнату, он сидел с горящим лицом и замазывал бурой акварельной грязью что-то только что нарисованное.
Насти тогда еще не было. До ее появления оставалось еще целых пять лет.
Разбудил меня телефонный звонок.
— Проснулись? Ждем вас на завтрак. — Голос Насти был свеж и ровен. Нет никаких сложностей, говорил этот голос. Решительно никаких. Мне вам легко позвонить, вам ничего не стоит мне ответить. Условились?
— Буду ждать вас у правого входа главного ресторана, — сказала Настя.
При чем здесь ресторан? Да еще после того, что я полночи вертелся.
— Но у меня место в кают-компании…
— Вы завтракаете, обедаете и ужинаете там, где захотите. Получено такое указание. Так что вы решили?
— Чего ты от меня хочешь? — взмолился я.
Голос ее стал близким, тихим, она прикрыла трубку ладонью.
— Да просто… Хочу вас увидеть…
Я услышал ее дыхание.
Сколько мне лет? Пятнадцать? Одиннадцать? Для чего я так мечусь по каюте? Для чего, зверски сжав зубы и оскалившись перед зеркалом, я натираю их еще и вафельным полотенцем? И еще что-то мычу — это должно означать, видимо, пение.
Выйдя на палубу, я заставил себя медленно по ней пройтись. Берега… Какие берега? Берегов не было, затянутое дымкой море шевелилось тихонько, и прохладное безветрие заговорщицки расступалось перед «Грибоедовым». Как и вчера вечером, судно скользило сквозь тишину, но тишина сейчас была совсем иного, бодрящего свойства, от нее можно было ожидать чего угодно — сейчас дымку проткнет розовый луч аварийного прожектора или грянет солнце, и тогда вспыхнут флаги и заиграет медь. Море гнулось гофрами за кормой и тут же норовило снова улечься ровнее, словно чего-то ожидая.
Настя опять была новенькой, но новенькой по-новому, не такой, как вчера. Белый пиджачок на одну пуговку, темно-синяя, почти черная, рубашка. От Насти шла свежесть. Такой загорелой я ее еще не видел. Легкая гимнастика, подумал я. Душ. Я представил себе, как с нее стекает вода.
— Это очень обязательно — так смотреть? — тихо спросила Настя.
Раз просит, я опустил глаза. Ну и каблуки же у нее! Голеностоп ее был просто в критическом разгибе.
— Еще не легче, — смеясь и не двигая губами, процедила Настя. — Вам теперь не нравятся мои ноги?
Раскомандовалась. Опусти глаза, подними глаза. Да что же это я перед ней как манная каша?
— Скажи мне… — сказал я.
— Да нет же, — нетерпеливо ответила она. — Нет!
— Что «нет»?
— Не замужем, не замужем я. Вы ведь еще вчера хотели у меня это спросить?
Ясное дело, хотел. Но от того, что она мне сказала, никакого облегчения я не почувствовал.
Мы стояли с ней у входа в ресторан всего какие-нибудь две минуты, но я чувствовал себя, как камень у берега, который тысячелетиями здесь стоит. И через него туда-сюда катятся волны.
— Что же мы тут стоим? — тихо сказала Настя. — Егора, пойдем, я определю тебе место… — Она уже шла впереди меня, договаривая так же тихо: — И больше на этом судне я не буду называть тебя на «ты». Не буду. Мы договорились, дорогой?
Я шел за ней. «Егора» — так она меня когда-то звала, когда и умела-то произносить всего, может, слов пять, и это мелькнувшее снова «ты», и это легкое «дорогой». И та часть моего «я», которой было тридцать семь лет, которая заведовала всей моей деловой жизнью, в том числе, конечно, и делами с женщинами, усмехнулась и скептически поморщилась, а другая (что этой другой можно было поручить? архив детских воспоминаний? Андрея?) вдруг вспорхнула над этими столиками и коврами и запела. Она запела, и это совершенно неважно, что ее никто не слышал.
Ресторан был огромным.
— Вы не будете против, — спросила Настя, — если рядом с вами будет сидеть еще один человек? Очень, по-моему, славный. Ну соглашайтесь же!
— Да что ты из меня делаешь какую-то капризную барышню! Ну как я могу согласиться или не согласиться? Делай так, как нужно.
— У пассажира нет капризов. У него могут быть неожиданные желания.
И мы затрепыхались в каких-то общих, банальных словах. Сказывалось, что давно не виделись, да и шли уже под взглядами официантов.