Вторую серию звонков Андрей дал по врачам. И опять нам позвонили. Это был дежурный врач нахимовского училища. Пусть нахимовец Козьмин, сказал этот врач, выпьет сколько сможет кипяченой воды — два литра, три литра, — надо вызвать рвоту, при пищевом отравлении это самое главное. Пусть нахимовец Козьмин ночует дома, командование роты оповещено. Бабушка Мария Дмитриевна не смотрела мне в глаза и только трясла головой.
Андрей лег спать у нас в столовой. Телефон зазвонил только под утро. Снятый с поезда, уходившего на юг, Вовка был доставлен в комендатуру.
Чертыхаясь, с помятым ужасным лицом, Андрей отправился за Вовкой. Я досыпал, вздрагивая. А потом Вовка, не глядя на меня, стягивал мятые черные брюки. Они были в грязи. И лицо Вовки было тоже будто земляное.
— Ну вот что, путешественник, — сказал Андрей. — Давай-ка пока ко мне. А то ты что-то с рельсов стал сходить…
Даже Мария Дмитриевна и та опешила. Все-таки у Вовки был отец, как это без него решать? Но Вовка, которого я вообще-то считал железным парнем, вдруг уткнулся Андрею в живот и затрясся. И ничего было не понять из того, что он бормотал, только одно слово — «предатели»…
Андрей прижимал своими граблями Вовкины плечи, а остекленелый глаз его — Андрей еще не сделал тогда операции — печально смотрел поверх нас.
Но я недолго бродил по верхней палубе в темноте один. У ветрового козырька вскоре я увидел медленно передвигающуюся фуражку старпома. Даже в полутьме я ее узнал.
— Входим в Каттегат, — сказал старпом. — Не спите? Что же вам не спится? Вон Швеция. Как вам эта страна? Нравится? Я, например, ловлю себя на том, что всякий раз, как мы мимо проходим, пристально приглядываюсь. В прямом и в переносном смысле. Не считая мелких стычек, двести лет с ней в мире, а все равно настороженность остается. Лично у меня, во всяком случае.
И он заговорил о Швеции и о странном нейтралитете такой промышленной страны в последней войне. Я предположил, что Гитлеру было предпочтительней покупать продукцию уже отлаженной шведской сталелитейной промышленности, нежели тратиться на оккупацию. Но Евгений Иванович был настоящий моряк и потому сразу же заспорил. Очень даже нужная территория, сказал он, достаточно взглянуть на карту, чтобы это стало ясным.
— А вам не кажется, что Швеция просто состарилась? — спросил я. Сам перед собой я, пожалуй, не мог похвастать обилием у меня исторических гипотез.
Однако он сказал, что назрела необходимость спуститься вниз, поскольку наконец появился собеседник, который не против поговорить об истории.
— Но вам ведь скоро на вахту?
— Откуда это вы знаете? — подозрительно спросил он.
— Каждый школьник, читавший что-нибудь морское, знает, когда старпому на вахту.
— Ну да? Неужто каждый? — Он меня опять в чем-то подозревал. Но разговаривать нам это не мешало.
Каюта была тесновата, и это, сказал Евгений Иванович, потому, что он на «Грибоедове» еще недавно. А если утвердимся, так милости просим в нашу будущую.
Шторка постели была не до конца задвинута. Постель была как постель, обычной корабельной ширины, но только подушки лежали не одна на другую, а рядышком.
— Бывает иногда. — Заметив мой взгляд, Евгений Иванович усмехнулся. — Во сне вдруг кажется, будто у тебя две головы. Просыпаешься — и точно, две. Вы в эти игры не играете?
И он опять заговорил про Швецию, добравшись, конечно, вскоре до Карла XII. Герой-то их национальный необразован, сказал Евгений Иванович. Если образование заканчивается в пятнадцать лет, так при любых способностях человека что это за образование?
— А Грибоедов, наш патрон? — спросил я. — Он ведь тоже очень рано закончил свое образование.
— Ну, сравнили… Нет, Грибоедова пока трогать не будем, это тема особая.
— Согласен. А ваш блистательный Карл — следствие это нехватки образования, как вы говорите, или дело здесь в другом — не понял одного, что он ведет себя как средневековый король, в то время как средневековье в Европе уже кончилось…
— Пожалуй… И Швеции при Карле уже пришла пора вести себя намного тише, а он этого понять никак не желал…