— Нас просят в машину, — говорил вежливый Олег. — Нас просят выйти из машины. Наши гиды предлагают нам взглянуть на этот дом. Стена этого дома расписана его владельцем-художником в виде картины… Сцена, которую вы видите перед собой… Может быть, мы хотели бы посмотреть ее внимательней? На картине была изображена, вероятно, одна из сцен конца мира, как ее представил бы себе житель Плимута. Перед нами были лица, более того, оказались не просто лица, а лица большей частью должностные, из нынешнего плимутского муниципалитета. На всех лицах было отчетливо написано, какую жизнь его владелец вел на земле и что теперь за этаким образом прожитую жизнь полагается. Художник для простоты отменил все действующие на земле законы — и социальные и физические, и посему возникла общая каша. Кто-то над кем-то парил в виде надувного шарика, да еще от головы кого-то третьего отталкивался сапогом. Чтобы зрителю было ясней, кто есть кто, художник нарядил сограждан в средневековые одежды: латы, кружевные воротники, жабо, шутовские красные трико с бубенцами. А кому может помочь по службе, если он изображен трехметровым кривляющимся шутом с бубенчиками на локтях и коленях и все это выставлено на обозрение? Художник изобрел индивидуальный способ регулирования отношений с отцами города, сказала Джун. Способ допускает тонкую регулировку, добавил Джон, поскольку картина не представляет собой окончательного застывшего зрелища, а постоянно корректируется автором. С одного колпак снимаем, на другого надеваем. Джон и Джун сказали нам, что с художником теперь боятся ссориться.
— Олег, как вам это нравится?
— Мне нравится.
— Что именно?
— Англия.
— Вы не боитесь, что это поймут слишком буквально?
— Не боюсь. Чего ж тут бояться? Я девятнадцати лет попал в Англию и прожил почти год. Могу я ее после этого не любить?
Тем временем из Плимута нас увезли. Дорога пошла петлями в холмах национального парка.
— Нас просят выйти из машины, — сказал Олег. Мы остановились над раскопками.
Несколько студентов во главе с профессором археологии деликатной красочкой нумеровали камни. Перед нами были остатки предполагаемого поселения бронзового века. Слово «хижина» здесь прозвучало бы преждевременно. У профессора было лукавое лицо философа из народа. Такой, чтобы не пропало зря время, в общественном транспорте придумывает афоризмы. От дела, которому профессор учил своих ребят, слегка веяло не обидным ни для кого бессмертием Йорика.
— Статистика, — сказал Олег, — которой приходит в голову делать самые странные срезы, утверждает, что у археологов, палеонтологов, историков — вообще у всех тех, кто прикоснулся к материальным уликам вечности, реже бывают нервные болезни, психические сдвиги, стрессы.
И мы решили, что, должно быть, постоянная возня с экспонатами, подтверждающими бренность всего живого, есть обстоятельство, располагающее человека к философской ухмылке. Особенно — над собой. Плыть от боли чувствующего к усмешке думающего, — сказал Олег. И мне почудилось, что у мальчика не так уж безмятежно на душе, как казалось.
У студентов были спокойные лица юношей, от которых никто не скрывал, каким именно образом они появились на свет, а также тот факт, что человек смертен. На косогоре, где экспедиция расчищала стоянку прапрадедушек, гулял влажный британский ветерок, и стоило только профессору или Джунджону замолчать — сразу же восстанавливалось состояние природы, которое в последнее время так часто пытаются на экранах воспроизвести творцы фильмов о раннем средневековье. Под пасмурным небом ложится от ветра осенняя трава, шуршит по валунам песок, где-то сзади плещется холодноватое море, и тут, наполовину закрывая экран, появляется спина всадника и отливающий матовым серебром круп лошади. Зритель счастливо набирает воздух: суровый пейзаж обещает появление героини контрастного тона. Сейчас завизжат подъемные мосты, появится баронская оппозиция, кого-нибудь будут сбрасывать с башни на колья.
Джун и Джон с их искусно скрытыми капиталистическими намерениями наладить при помощи нас с Олегом широкое туристское посещение Плимута и всего графства Девон практически нам не мешали.
Ничто английское не оставляло Олега равнодушным — ни археология, ни даже геология, хотя, казалось бы, моллюски и рачки, жившие с миллиард лет назад, с равным правом могут считаться прадедушками общими, а не только прадедушками англичан.