Но пока я был у знакомого бармена — здесь тоже не теряли времени даром, весь салон гудел шмелиным гулом. Каждого из офицеров окружали иностранцы, особенно облеплен был Альфред Лукич — немецкие старушки просто клубились вокруг него. А он сообщал им что-то с мрачнейшим лицом. Старушки мелко и судорожно смеялись.
Дороти Дуглас, стараясь быть как можно более незаметной, маячила в салоне одна. Ее хрупкое великолепие держало всех на расстоянии. На нее лишь смотрели. Она явно тяготилась общим вниманием, но виновата была сама: если хочешь быть незаметной, не надо так себя подавать. Господина Швейница нигде не было видно.
Странный пассажир появился в салоне. Это был высокий жилистый человек, одетый в полотняные босяцкие штаны до щиколоток и такую же босяцкую рубаху. Последние два дня я видел его на корме, чуть поодаль от шезлонгов, где он занимался спортивной тренировкой. Там, на корме, этот тощий человек со страшной маленькой головкой на короткой шее делал ужасные прыжки, лягал ногами что-то воображаемое, дико вскрикивал. Потом он замирал, изогнувшись на палубе рыбкой и захватив колени сзади длинными уцапистыми руками. Со стороны казалось, что упражнение это мучительное, сходное с пыткой. Страшно пуча глаза, он медленно перекатывался с груди на живот и с живота на грудь. Его сторонились. Все в нем было вызывающим: профессиональная злоба его тренировок бойца каратэ, запах пота от его полотняной робы, горящие глаза высокоразвитой рептилии.
Сейчас каратэка появился в салоне, мрачно, презрительно поблескивая глазами. Не взяв в руки ни рюмки, ни фужера, не подходя к капитану, он стремительно несколько раз пересек салон, явно кого-то выискивая и не находя. Люди во фраках и вечерних платьях поднимали на него глаза и сразу же отводили. Увидев Дороти Дуглас, каратэка сделал гримасу отвращения и, оскалив зубы, хохотнул. Она вздрогнула. Наконец, кажется, он нашел то, что искал. Это была та огромная сырая голландка лет пятидесяти, которая садилась в Бремерхафене. Впадины ее глаз по-прежнему были театрально и тяжело загримированы. На капитанский коктейль эта дама явилась обернутой в грубую веревочную сеть с узлами. Еще раз металлически засмеявшись, каратэка кренделем подал ей свою жилистую, похожую на рычаг машины руку. И та как ни в чем не бывало вдруг продела в нее, выпутав из сетей, свою. Возможно, это была антипара Швейницу и Дороти, чтобы тех оттенить. Во всяком случае, эти двое стали расхаживать, громко разговаривая и смеясь, будто задирая всех. Но салон, вообще-то говоря, и ухом не повел: хотят быть чучелами — на здоровье. А я-то комплектовался — фрак, пиджак. Да не было тут никому до этого дела.
Но где же мой друг Швейниц? Искать его долго не пришлось: он оказался неподалеку — в верхнем баре музсалона, там, где официанты готовили свои подносы, заставляя их бокалами и рюмками. Поскольку коктейль обеспечивала ресторанная обслуга, то там же находилась и Настя. И этот снайпер тотчас ее углядел. Настя стояла с маленьким блокнотиком в руке — она что-то записывала и подсчитывала. Старшие официанты сообщали ей, что надо нести вниз и чего уже не хватает.
— Не знаю, что мне делать, — с отчаянием сказала она, увидев, что я подошел. — Он меня преследует. Меня выгонят с судна. Он ничего не хочет понимать: я ему говорю, что я на работе, все время на работе, а он будто не слышит. Меня выгонят. Я вот сейчас пишу, ничего не понимая.
Официанты, делая вид, что ничего не видят и не слышат, все видели и все слышали.
— Говорят, он поплывет и в следующий круиз, — сказала Настя. — Что мне тогда делать? Вот сейчас мне надо спуститься вниз, а я боюсь: он же за мной пойдет. А там капитан, там старший пассажирский, да вообще все…
Переложив из руки в руку блокнотик, она несколько раз, словно у нее занемела рука, развела и сжала пальцы. Того маленького зажатого кулачка не выходило.
— Спускайся, — сказал я. — Он не пойдет за тобой.
— Только ради бога… Ты меня понимаешь?
— Не бойся, — сказал я. — Иди.
Она болезненно посмотрела на меня, потом на него. Мне не очень понравилось, как она на него посмотрела: такой взгляд из ее слов не следовал.
— Ты уверена, что не хочешь с ним говорить? — спросил я.
Она будто спохватилась.
— Меня выгонят. Просто выгонят.
И пальцы ее сжали блокнот.
— Иди, — сказал я.
И она пошла вниз по винтовому трапу, затянутому ковром, а он тут же двинулся за ней. Я встал у него на дороге. Он остановился. Глаза его стали как щелки, он улыбнулся, как бы не доверяя им. Потом улыбка сошла с его лица, челюсть еще больше выдвинулась. Он окинул меня взглядом. Я представил его себе без смокинга и без белья, в боксерских атласных трусах — такой костюм ему тоже абсолютно подходил. Ни костяк его, ни мышечный покров, ни стойка ничего хорошего мне не обещали. Однако отступать было некуда — в полушаге сзади был крутой трап. Я караулил его глаза. Внизу журчал капитанский коктейль. Сейчас будет грохот, ломаная мебель… Челюсть Швейница жгуче привлекала мое внимание. Ничего другого, кажется, не остается, думал я, надо бить первым.