— Это я знаю, — согласно кивнул Хромой. — Но знаю и то, что Зубодер умеет потрафлять людям…
Мать молчала, глядя на меня с упреком.
Хромой бесцеремонно уселся за кухонный стол, вытащил самокрутку, закурил и, хотя никто его ни о чем не спрашивал, завел разговор о Зубодере.
— Чудной он человек, — сказал он. — Сам черт в нем не разберется…
Хромой рассказал нам, как они вместе с Зубодером ходили в школу, каким уважением среди ребят тот пользовался, как одни его боялись, а другие восхищались, потому что он умел драться лучше всех, мог побить кого угодно, ни перед кем не отступал. Улица воспитала его по своим законам, и жизнь заставила надеяться только на себя, на свою силу. Окончив школу. Зубодер выучился на нашей фабрике ремеслу жестянщика…
Видно, в молодости довелось им пережить вместе и хорошее, и плохое, как часто случается в жизни.
— Если судить трезво, так он был парень хоть куда и товарищ хороший. Только уж очень мрачный…
Рассказ Хромого нас заинтересовал, мы подсели к нему поближе, стали молча слушать.
— Его зовут Рейсек, Штепан Рейсек, — повествовал нам Хромой. — Зубодером его прозвали после драки в Народном доме. Не помню точно, из-за чего она началась, скорее всего из-за девушки: драки всегда начинаются из-за девушек. Ни с того ни с сего кто-то что-то брякнул — и пошло-поехало. Как сейчас вижу: он стоит у сцены, на которой наяривает деревенский духовой оркестр, и колошматит своих противников почем зря. Никто не мог с ним сладить, не было ему равного. И теперь, когда прошло уже столько лет, помнятся мне его угрюмые глаза, да и весь он был какой-то мрачный. Как сейчас вижу: вот он стоит в углу зала, пригнулся, вид настороженный — тоска берет на него смотреть. Да, так вот, на чем я остановился… Потом началась настоящая свалка, все местные задиры набросились на него, он отчаянно отбивался, лупил направо и налево, но, судя по всему, в переплет он попал незавидный. Духовой оркестр продолжал играть, но никто не танцевал: женщины с визгом разбежались, потом появились двое полицейских, они пытались взять его. Зубодер прикрикнул на них — они на него с дубинками, тут он вытащил кастет и проложил себе путь. Троих или четверых так долбанул, что до смерти помнить будут. Один из них был полицейский… Тогда Зубодеру удалось удрать, но потом его все равно взяли и бросили в тюрьму; он там хлебнул будь здоров. А после тюрьмы к нам в предместье уже не вернулся.
— Верно, сильно его обидели, раз он так дрался? — спросил я.
— Почем я знаю, — ответил Хромой. — Может, так дело было, а может, и не так. После стольких-то лет как рассудишь…
Он курил одну сигарету за другой, продымил всю кухню. И словно бы чувствовал потребность выговориться. Среди наших только он один был знаком с Зубодером с детства, поэтому и знал о нем то, чего не знал никто другой.
— Потом он вроде бы жил где-то в Моравии, там его, кажется, опять арестовали, но не из-за драки, а на этот раз за участие в забастовке. По натуре он, видать, бунтовщик, не мог жить спокойно. Есть люди, которые предпочитают держаться подальше от неприятностей, а есть и такие, как Зубодер, которым до всего дело.
В нашей кухоньке было так накурено, что мама встала и открыла окно.
— Ходили слухи, что Зубодер женился в Моравии, получил за женой в приданое дом и небольшое поле, что у него родились две дочери. Наверно, он мог бы и сейчас жить там в благополучии: земли для этого хватало. Но тогда бы это был уже не Зубодер — ему никогда на месте не сиделось. Вот он продал все и переселился с семьей под Литомержицами. На деньги, вырученные от продажи дома, открыл лавочку с закусочной или, вернее сказать, пивной. Парень он оборотистый, работящий, так что скоро стал на ноги и зажил вполне прилично.
— А откуда вы все это знаете? — не слишком вежливо перебил его я.
— Так получилось, что знаю, — ответил он с досадой. — Помни, парень, ничего в жизни не утаишь. Один человек одну весть принесет, другой — другую, а сложишь вместе — и перед тобой вся картина целиком. В конце концов все всегда выходит наружу!
Казалось, долгий рассказ утомил Хромого, голос его звучал уже не так бодро, как вначале.
— Почему же он не остался в Литомержицах, если ему там было хорошо? Почему вернулся сюда? — спросила мама.
— Там кругом жили немцы, — ответил Хромой. — Так что, когда пришли нацисты, надо было выбирать: либо объявить себя немцем, либо бросить все и спасаться. Поскольку все его знали, то, не спрашивая ни о чем, нацисты разграбили его пивную, а потом подожгли, так что остались от нее одни обгоревшие стены.