Я вспомнил, как однажды, когда я к слову спросил его, что он думает о Зубодере, на мой вопрос, заданный из праздного любопытства, он ответил:
— Не понимаю, почему я должен ему не верить… Все, что мне о нем известно, говорит в его пользу…
— А вы давно его знаете?
— Да нет, — признался он. — Но не в этом дело.
Вскоре из трактира вышел Хадима с незнакомым мне человеком — я едва успел скрыться в густых зарослях овражка. Они сели на мотоцикл и покатили по каменистой дороге к пруду. Еще с минуту слышался тарахтящий звук мотора, потом они скрылись в темной глубине леса.
Я решил, что мне так никого и не дождаться. Не оглядываясь, побрел я по опушке леса. Но тут меня словно что-то толкнуло — я обернулся. По дороге, ведущей от стеклозавода в сторону леса, двигалась светлая фигурка. Несомненно, это была Виола.
Я стремглав бросился к ней. И вот уже, тяжело дыша, я стоял перед Виолой.
Она сделала вид, что удивилась моему неожиданному появлению, не могла понять, отчего я так запыхался, куда и почему так спешу, если впереди у нас целый вечер.
Мы шли по окутанному сумерками лесу, пробирались между ветвями деревьев и сквозь заросли кустарников, пересекали неглубокие овражки, и наконец перед нами заблестела неподвижная гладь пруда.
— Знаешь, я и сегодня с трудом вырвалась, — сказала она. — Хоть Эмча и вернулась, настроение у нее скверное. Она просила меня снова заменить ее, и я едва вырвалась…
— Это из-за меня?
— Из-за кого же еще? Никого другого у меня нет.
— Правда нет? — радостно спросил я. — У меня тоже нет никого, кроме тебя…
Мы взялись за руки, нам вдруг показалось, что мы знаем и любим друг друга с незапамятных времен.
— Я сказала Эмче, что иду на свидание с тобой, — призналась Виола. — Она тебя вспомнила и отпустила меня. Кстати, она еще ничего не знает про то, как ты защитил меня от хулиганов…
Мы уже подходили к дамбе, когда из осинника на другом берегу вдруг вынырнул мотоцикл с двумя ездоками и направился прямо к нам. Чтобы нас не заметили, я повел Виолу по тропке над самым прудом, хотя она была почти непрохожей. Когда мы подошли к водостоку, мотоцикл протарахтел где-то вверху над нами. Хотя уже стемнело, он ехал с выключенной фарой, а миновав дамбу, скрылся в непроглядном лесу.
По краям водостока, по которому стекала из пруда вода, росла высокая сочная трава, какая растет только вблизи воды или на кладбище. Мы выбрали укромное местечко под низкими вербами, устроились на траве и молча смотрели как вода толчками выбрасывается из пруда в водосток.
— Мне нравится здесь! — воскликнула Виола, вслушиваясь в шум воды. — Можно подумать, что мы у водопада…
Мы лежали на траве рядом, держась за руки. Вокруг нас медленно сгущалась тьма, природа готовилась к теплой летней ночи. Небо оставалось еще светлым, казалось, тьма идет от деревьев и от спокойной глади пруда.
За дамбой без устали квакали лягушки, настала их пора.
— Как я люблю смотреть на парусные лодки, — мечтательно сказала Виола. — Когда лодки скользят по воде, кажется, будто они плывут в воздухе… Хотела бы я быть богатой, чтобы купить парусник и поплыть на нем по морю…
— Может, выйдешь замуж за богатого, — засмеялся я.
— Я бы хотела путешествовать, — продолжала она, словно бы не слушая. — Увидеть далекие страны, большие чужие города и, главное, людей. Люди интересуют меня больше всего на свете.
— Это все хорошо, — протянул я. — Но только надо, чтобы кончилась война и мир стал другим — без войн и без немцев…
— Да, они не люди, — сказала Виола. — Ты даже представить себе не можешь, какие это звери. Когда мы жили в пограничье, они каждую ночь горланили у нас под окнами и били стекла. Однажды подожгли нашу крышу…
— Я слышал, что вам пришлось оттуда бежать.
— Мы все там бросили. Ушли в чем были. Хорошо, что дядя Карел нас принял… Он вдовец, одинокий. Вот он и взял нас к себе. У него золотое сердце…
— Карел — это тот, что играет на гармонике? — переспросил я, вспомнив его свирепое лицо и густые сросшиеся брови над темными глазами.
— Представь себе, — продолжала она, — когда мы поселились здесь, он начал с того, что смастерил скворечники. Развесил их по всем деревьям. Весной скворцы поселились у нас, и теперь их видимо-невидимо. Говорят, они приносят счастье… Дядя Карел хороший человек, я люблю его.
— А меня ты любишь? — не удержался тут я и задал мучительный для меня вопрос.