Я опустился на стул, изумленно глядя на нее.
— У тебя славная мама, — сказала она. — Так хорошо меня приняла. Мы с ней немножко поговорили…
— О чем?
— О тебе. О чем же еще нам говорить? — улыбнулась Виола. — Она беспокоится, говорит, что ты в последнее время плохо выглядишь. Наверное, считает, что я в этом виновата.
Я махнул рукой.
— Действительно я чувствую себя неважно, — признался я, — но ты тут ни при чем. Никто тут не виноват.
В прихожей послышались шаги матери: она обметала ступеньки, ведущие на чердак. Видно, умышленно оставила нас одних. Хромой по-прежнему отбивал косу под яблоней.
— Почему ты пришла? — спросил я. — Что-нибудь случилось?
— Нет. Ничего особенного, — ответила она. — Просто хотела тебя видеть. Соскучилась.
— Как дома? — спросил я.
— Сегодня мы привезли маму из больницы. Ей стало лучше, и я так рада.
Осторожно, словно с опаской, она стала гладить мою руку.
— Ты не сердись на меня, — продолжала она; ее голос доносился откуда-то издалека, вдобавок его все время заглушал звон далеких колоколов. — Какое-то время мы не сможем видеться. Мне придется побыть с мамой, пока дело не пойдет на поправку. Ведь наши должны обслуживать гостей.
— Извини, — проговорил я почти беззвучно. — Мне как-то не по себе.
Я встал, налил воды в таз, опустил в него голову и покрутил головой в воде, пока не почувствовал приятную освежающую прохладу.
— Погуляешь пока без меня, — сказала она задумчиво.
— Не хочу, — сопротивлялся я, хотя и понимал, что это напрасно. — Я хочу всегда быть с тобой.
— Пойми же, — умоляла она. — Мне так хочется, чтобы мама поскорее поправилась…
— Понимаю, — ответил я грустно.
— Да и тебе, кстати, неплохо побыть одному, успокоишься и отдохнешь.
Я опустил голову и замолчал.
— Как только ей станет лучше, я снова приду к тебе, — утешала она меня. — Ведь я теперь могу заходить к вам…
Она встала, обошла вокруг меня, нежно провела рукой по моим мокрым волосам.
— А теперь мне пора идти, — сказала она.
Она постояла у свадебной фотографии моих родителей, висящей над диваном в овальной позолоченной рамке, и неожиданно весело сказала:
— Хотелось бы мне, чтобы и у меня была такая фотография, когда я выйду замуж…
Я остался сидеть на стуле, не в силах встать. Я видел, как Виола нерешительно направилась к двери, повернула ручку, еще раз оглянулась, улыбнулась мне, потом беззвучно закрыла за собой дверь.
Слышал, как она разговаривала с мамой в прихожей. Усилием воли я заставил себя подняться и выйти на крыльцо.
Вся залитая солнцем, Виола шла по проселочной дороге к дому, стоящему у темной полосы леса.
Когда я вошел в комнату, Хромой просунулся в окно и насмешливо сказал:
— Ну и дела! Выходит, свадьба-то на мази!
— Оставьте меня в покое! — бросил я раздраженно, рухнул на диван и с облегчением зарылся разгоряченной головой в подушку.
Я уснул, и мне приснилось, что жена Зубодера умерла.
Снова у нас на кухне сидела Виола, вся в слезах, и рассказывала, как она ненадолго отошла от мамы, а когда вернулась, та больше не открыла глаз.
Моя мать сидела вместе с нами за кухонным столом, грустно покачивала поседевшей головой и участливо говорила:
— Наверное, она даже не поняла, что пришел ее последний час. Лучшей нет смерти, чем заснуть и не знать, что заснул навеки…
За открытым окном под яблоней Хромой снова отбивал косу. Откуда-то издалека доносились нежные, проникновенные звуки органа и благостная мелодия мессы.
Было жарко, я весь вспотел, ноги, спина мучительно ныли, голова раскалывалась — я, верно, заболевал.
Мне представлялось, что я стою на крыльце нашего дома, смотрю в сторону леса и вижу, как по неровной проселочной дороге трясется повозка. Вначале ее еле видно, но потом я различил лошадей с черными султанами и черный катафалк, который на ухабах шатало из стороны в сторону.
При выезде на шоссе кучер остановил непослушных лошадей, бьющих копытами по грязной земле, поправил сбрую, похлопал по их потным спинам и вновь дернул вожжи.
За катафалком шли люди в черном: Зубодер с братом, две девушки, десятилетний мальчик, который вертелся у них под ногами, и незнакомый мужчина, довольно молодой, наверное тот кондитер, что собирался жениться на старшей дочери. Ни минуты не колеблясь, я пошел по шоссе за похоронной процессией. Мы шли, сопровождаемые любопытными взглядами жителей нашего предместья.
Когда мы приблизились к кладбищу, вдруг навстречу нам вышел человек, еще издали показавшийся мне знакомым. Это был Хадима. Да и кто еще это мог быть! Он поравнялся с нами и молча присоединился к нашей процессии.