— Люди мне рассказывали, как фашисты окружили стекольный завод и обстреляли его со всех сторон…
— Я видел это собственными глазами. Я побежал на помощь вашим, но опоздал…
— Наши защищались, пока их всех не перестреляли. Временами я упрекаю себя, что меня тогда с ними не было.
— Они убили бы и вас, — сказал я.
— Но там я потеряла сына… и самых близких мне людей.
— У вас был жених, — вспомнил вдруг я.
— Теперь это мой муж, — сказала она и грустно улыбнулась.
Я смотрел на ее исхудавшее лицо, на котором ласково светились большие светло-голубые глаза.
— Вы ничуть не изменились, — спохватившись, вежливо сказал я. — Вы точь-в-точь такая же, как прежде.
— Правда? А у меня такое чувство, что я постарела на несколько десятков лет. Пережитое не проходит бесследно.
В профиль Эмча удивительно походила на Виолу: такой же прямой гордый лоб, ровный нос и полные, пожалуй даже слишком полные, губы.
— А о Виоле, о том, что с ней стало, вы не знаете ничего? — упрямо повторял я мучивший меня вопрос.
— Как бы я хотела что-нибудь о ней знать! Я уверена, что Вендулка помогала отцу. У нас на чердаке стоял пулемет. Они наверняка стреляли вместе.
Я представил себе, как Виола вместе с Зубодером до последнего дыхания защищает свой дом…
— А как вы? Все еще не женились? — перевела она разговор, когда я проводил ее в Национальный комитет.
Я покачал головой.
— Ничего, вы еще найдете ту, настоящую… — грустно заметила она.
— Настоящая была Виола, — перебил я ее. — Не могу ее забыть…
Перед зданием Национального комитета мы с Эмчей наспех попрощались. Она крепко пожала мне руку и пожелала счастья.
Жизнь вокруг нас шла своим чередом.
БАЛЛАДА О МРАЧНОМ БОКСЕРЕ
Я бы узнал, чем держится
без клея
Живая повесть
на обрывках дней.
BALADA O SMUTNÉM BOXEROVI
Praha, 1981
Перевод Т. Мироновой
Редактор А. Смирнова
© Josef Kadlec, 1981
1
Далеко не всем, кто мечтает пережить нечто необычное, судьба предоставляет такую возможность. К Людвику она была благосклонна: его будущее, как это порой бывает, предопределило счастливое стечение обстоятельств, случай, на который он в глубине души давно уповал.
Тот день запечатлелся в его памяти озаренным ярким светом и неизъяснимой радостью, почти нереальным, словно все происходило под увеличительным стеклом или в ослепительном сиянии театральных прожекторов.
Его спокойная, размеренная жизнь — как, собственно говоря, и у большинства жителей любого провинциального городка — неожиданно изменилась, и он оказался на новой, доселе неизвестной дороге, о которой никто не мог сказать, куда она ведет.
До последней минуты не было ясно, попадет ли он в список переведенных на работу в Прагу, причем на неопределенное время. Сколько там они пробудут, зависело от особых обстоятельств, предугадать которые тогда, в первые месяцы протектората, не представлялось возможным.
Вначале имя Людвика не значилось ни в каких списках, он не попал в число избранников, с которыми уже побеседовали в отделе кадров об условиях поездки. Это были в основном люди неженатые, независимые ни от чего и ни от кого, но если среди кандидатов оказывались семейные, то предприятие не скупилось, предоставляя им на все время работы в Праге довольно высокую прибавку к зарплате.
За несколько дней до отъезда коллега Людвика, его сверстник и приятель, отказался ехать, так как собирался жениться и, конечно, не мог сразу после свадьбы оставить молодую жену, которая к тому же ждала ребенка. Кроме того, у него обнаружилась болезнь желудка — он это подтвердил медицинскими справками, — и питаться ему было необходимо не в столовых, а дома.
Людвик жениться не собирался, у него даже не было никого на примете, и в свои неполных двадцать два года он твердо решил: сначала досыта насладится свободой, а уж потом посвятит оставшуюся жизнь какой-то одной женщине.
Услышав, что его приятель остается дома, Людвик тотчас же побежал к начальнику отдела кадров, ворвался в кабинет и сбивчиво, торопливо принялся говорить, что он, Людвик, самый подходящий кандидат на освобождающееся место. Начальник слушал нетерпеливо, вначале лишь пожимал плечами, дескать, это зависит не от него, а от руководства, но в конце концов сказал, чтоб Людвик заглянул к нему завтра утром. Однако ни словом не обмолвился насчет того, поддержит его кандидатуру или нет. Вопрос остался открытым, особых шансов на успех не было, и Людвик, удрученный, вернулся на свое рабочее место.