Повести

— Кто эта дама? — спросила Ирина. — Какая красивая!

— Это Бурунихина мать! — ответила Зойка. — Видишь, какие у неё бриллианты в ушах? а брошь?

— Ну их! — сказала Мика. — Идёмте.

Девочки обежали всю гимназию, не узнавая классов и коридоров. В их классе стояла мягкая мебель, висели ковры, с потолка на толстых золочёных цепях спускался огромный голубой фонарь. О коридоре стоял цветочный киоск. Около него толпились гимназисты. По залу ходила Маковкина с нарядной корзинкой цветов и прикрепляла бутоньерки к петлицам преподавателей.

От музыки, говора, смеха и шарканья подошвами стоял какой-то особенный гул. Залы и коридоры были уже заполнены. Гимназистки в своих коричневых форменных платьях с чёрными передниками, с белыми воротничками и рукавчиками выглядели празднично. Обнявшись, они ходили по коридорам. За ними прямо, не сгибаясь, шагали гимназисты. Они были в обычных сизых гимнастёрках и мундирчиках. Шеи подпирали ослепительно-белые воротнички, из рукавов выставлялись крахмальные манжеты.

К Мике подошли три гимназиста.

Она порозовела и сказала каким-то особенным, певучим голосом:

— Мои подруги!

Высокий гимназист с длинным, скучающим лицом подошёл к Ирине.

— Дима Коронин, — шаркнув ногой, сказал он и протянул ей белую мягкую руку.

Мика пошла с черноволосым гимназистом, которого звали Олегом. Ирина беспомощно оглянулась. Зойки уже не было.

— Ваши подруги танцуют! — любезно сказал гимназист и сделал руку калачиком.

— Нет, я так… Я сама! — сказала Ирина, багровея.

Гимназист чуть заметно пожал плечами, и скучающее выражение снова вернулось на его лицо.

Они вошли в залитый светом зал. Там уже кружились парочки. Их становилось всё больше. Гимназисты галантно расшаркивались перед девочками, и те, слегка жеманничая, подавали им руки и начинали вальсировать.

Ирина танцевала хорошо и с таким увлечением, что всё её смущение прошло само собой. Но едва только музыка смолкла, Ирина снова почувствовала страшную неловкость. Она озиралась по сторонам. Хоть бы Мику или хотя бы Зойку увидеть…

— Пойдёмте искать Мику и Олега, — сказал гимназист.

«И чего он прилип ко мне?» — сердито думала Ирина, пробираясь к выходу.

Мику они не нашли. Дима предложил отдохнуть в одной из гостиных. Там никого не было. Ирина нервничала и с трудом сидела на месте. А Дима, как будто ничего не замечая, уже расспрашивал Ирину об её подругах, о Мике, об учителях. Понемногу Ирина освоилась с ним и стала сама задавать вопросы. Через каких-нибудь полчаса они разговаривали, как давнишние знакомые.

— Так редко можно встретить настоящую девушку, — медленно и немножко в нос говорил Дима. — Гимназистки наши все какие-то манерные, неестественные… Вот Мика, это — да. Вы любите Мику?

— Очень люблю!

— А стихи любите?

— Люблю.

— Хотите, я вам прочту свои стихи? — спросил Дима.

Ирина почувствовала себя почему-то маленькой и взглянула на него с уважением.

«Вот он какой!» — подумала она, а вслух сказала:

— Прочтите!

Дима взъерошил волосы, помолчал и начал:

Я — путник, уставший от ноши своей
Средь жизненной торной дороги,
Хоть очень немного прошёл я по ней,
Но еле влачу уже ноги.
Ушло вдохновенье, забыта любовь,
Как вихорь, веселье промчалось,
До срока остыла горячая кровь,
И счастье мечтой оказалось.
Друзья изменили в борьбе роковой
И в буре житейских пожарищ,
Лишь ты, моё горе, осталось со мной,
Мой верный, мой вечный товарищ.
Любил я когда-то и ласку очей,
И резвый над шейкою локон,
И я ведь немало бессонных ночей
У тёмных просиживал окон.
Теперь же, теперь голова вся горит,
Иссохли горячие губы,
А горе, как призрак, зловеще глядит
И скалит насмешливо зубы.
Метелица воет, гудит за окном;
Рыдают дремучие ели…
Скорей бы, скорей позабыться мне сном,
Как смертью, в холодной постели…

Он читал стихи медленно, глухим голосом, глядя в сторону. Кончил и, как бы утомившись, прикрыл глаза. Ирина теребила угол передника, вспыхивала, снова бледнела и не знала, что сказать. Наконец, слегка прикоснувшись к рукаву Димы, чуть слышно спросила: