Первый урок — история. Преподаватель Николай Петрович Зверев, седой, чуть прихрамывающий старик, вошёл в класс среди полной тишины и удивился:
— Кхе-хе! Что это такие скучные, девицы?
— У нас бабушка умерла, Николай Петрович! — со вздохом ответила Верка Телятникова.
— У всех? — изумился Николай Петрович.
— Нет. У… Буруновой!
— А-а-а! Вы, значит, грустите, кхе-хе, из солидарности? — догадался историк. — Давайте-ка займёмся лучше историей.
К Николаю Петровичу девочки относились дружелюбно, почти любили его. На его уроках они свободно переговаривались, перебрасывали друг другу записки, даже пересаживались с места на место, конечно, соблюдая известную осторожность. Если шум в классе становился слишком заметным, Николай Петрович начинал уговаривать:
— Вы бы, девицы, кхе-хе, немножко потише! Лидия Георгиевна услышит — и вам и мне достанется. Мне, старику, кхе-хе, с вами не управиться…
Девочки стихали. Но бывало так, что через несколько минут шум возобновлялся, и тогда Николай Петрович обижался:
— Вы что же это, девицы? Слушаться не хотите, кхе-кхе? Вот возьму и позову Лидию Георгиевну. Пусть поприсутствует!
Он отворачивался к доске и обиженно мигал.
В классе наступало молчание. Молчал Николай Петрович, молчали девочки. Потом которая-нибудь, обычно Телятникова, вставала и говорила:
— Николай Петрович, простите нас! Мы больше не будем! Честное слово!
Николай Петрович подозрительно оглядывал Верку. Её лицо было совершенно серьёзно. Голубые, с жёлтыми пятнышками глаза смотрели прямо, рот чуть-чуть испуганно приоткрыт. Никаких признаков насмешки!
— Ну, то-то же! — поворачивался Николай Петрович, и лицо его светлело. — Давайте продолжать урок. А вы, девица Телятникова, кхе-кхе, можете садиться.
Верка с тем же серьёзным лицом скромно садилась на место. Но видеть её серьёзность было смешнее всего. Девочки с трудом удерживались от хохота.
У Николая Петровича была привычка показывать на карте не указкой или пальцем, а просто всей пятернёй.
Та же Верка, вызванная к карте, однажды повторила его жест.
— Покажите-ка мне, девица Телятникова, кхе-кхе, Афины!
Ладонь Верки прильнула к карте и растопыренными пальцами закрыла весь Балканский полуостров.
— Так что же вы, кхе-кхе, закрыли весь полуостров? Вы Афины укажите!
— Я и показываю, Николай Петрович!
— Да нет. Пальцем, точно укажите!
— А я так, как вы, Николай Петрович!
Историк смутился:
— Кхе-кхе! Разве я так показываю? Не замечал… кхе-кхе.
Он рассмеялся старческим добродушным смехом и посоветовал:
— А вы, девица Телятникова, кхе-кхе, не берите дурного примера.
На этот раз урок прошёл вяло. «Девицы» отвечали плохо и невпопад. Пунические войны путали с Пелопонесскими. Ганнибала со Сципионом. И никто в классе не засмеялся, когда Колобова тщетно пыталась отыскать Рим на Пиренейском полуострове.
В перемену пришла Сова и зловеще сказала:
— Огнева! Заикина! Телятникова и… — она секунду помедлила, потом раздельно, как будто с особым удовольствием, произнесла: — Ло-тоц-кая — к начальнице!
— Начинается! — пронеслось по классу.
Девочки вошли в приёмную начальницы.. В большой высокой комнате было мрачно и прохладно. Стены обтянуты тёмными обоями. Тяжёлая бархатная мебель расставлена вдоль стен. На гладком блестящем полу ни одного пятнышка. Огромные зеркальные окна, наполовину скрытые под тёмными шёлковыми шторами, почти не пропускали света. В приёмной было пусто.
Девочки остановились около дверей, боялись даже взглянуть друг на друга, боялись дышать, и всё-таки они не заметили, как из боковых дверей подошла начальница.
«Как привидение», — вздрогнула Ирина.
Начальница холодно оглядела девочек и даже не кивнула головой на их реверанс, проговорила своим тихим, ровным голосом:
— Лотоцкая, Огнева, Заикина и вы, Телятникова, своим вчерашним поступком опозорили нашу гимназию. Вашему поведению нет названия. Очевидно, вы забыли, что являетесь воспитанницами женской гимназии, что это звание налагает на вас известные обязанности. Вы нарушили их, оскорбили самые стены, в которых находитесь, людей, не жалевших ни сил, ни времени, ставивших целью своей жизни сделать из вас достойных членов общества.
Начальница говорила, не повышая и не понижая голоса. Слова текли равномерно, негромко, без остановки.