— Вы можете собрать ваши книги и уйти домой. Вы — ис-клю-че-ны без права поступления в другую гимназию.
Класс застыл. Молчали девочки, поражённые неожиданностью, молчала Сова, глядя, как Ирина, точно слепая, ищет чего-то руками в воздухе около себя. Молчала Мика, не спуская с Ирины широко раскрытых, испуганных глаз.
За дверями раздался звонок. Класс продолжал стоять.
— На молитву! Становитесь в пары! — спокойно, как будто ничего не произошло, сказала Сова. Девочки тихо, без шума выходили из-за парт.
— Зойка! Идём сейчас же к Ольге Генриховне! — звенящим голосом вдруг крикнула Мика, и не успела Сова разобрать, в чём дело, остановить, — Мика и Зойка выбежали из класса и бегом помчались по коридору. За ними, с мокрым от слёз лицом, побежала Катя Русанова.
Девочки встали в пары, вышли. В классе осталась одна Ирина, всё ещё неподвижно стоявшая за раскрытой партой.
— Что же вы, Лотоцкая! — подошла к ней Сова.
Ирина оглянулась, непонимающими глазами посмотрела на Сову.
— Вы ведь слышали, что я вам сказала? Вы исключены. Берите книги и идите. Скажите вашей матери… Впрочем, я побываю сама у ваших родителей. Поторопитесь, пожалуйста, я должна идти в зал.
Ирина стала собирать книги. Кое-как стянула ремни. Вышла из-за парты, медленно пошла к дверям. Из слабо стянутых ремней выпала ручка, со стуком упала. Ирина не подняла её. Остановилась у порога, постояла и вышла, тихонько притворив за собой двери.
Было странно выходить из гимназии одной, без девочек, без Мики и Зои.
Было необычно возвращаться в такой час домой. Ирина побрела по улице. Утром прошёл дождь. Тротуары уже высохли, но кое-где в выбоинах осталась вода. Ноги Ирины ступали в лужицы, вода разбрызгивалась, холодные капли попадали на чулки. Ирина ничего не замечала, не чувствовала. Шла.
Кончилась улица. Далеко позади остались последние дома. Вот и скалистый берег. Она поднялась на край высокого обрыва. Села на большой, нагретый солнцем камень. Стянула с головы белую шапочку. Заглянула вниз. Там оловянным блеском отливало море. И вокруг было только море, тихая, зеленовато-серая вода.
«Упасть… нет — страшно! Хорошо бы сесть в лодку и уплыть вон туда… далеко! Там какая-то тёмная полоска. Наверное, остров. И никто бы не знал, где она… Что же она скажет дома? Как скажет? И с к л ю ч и л и! Ее исключили. Значит, больше в гимназию нельзя. И Мика, в Зойка, и все девочки будут учиться, а она… Куда они исчезли? Даже не попрощались. Понятно — она исключённая. Зачем она им? Всё будет у них попрежнему… уроки, шалости. Станет приходить Геннадий Петрович, рассказывать… а её не будет. Геннадий Петрович… Как же это она забыла о нём?! Ведь это он помог ей примириться с классом! Он… Надо к нему, обязательно!.. Сейчас же! Но его уже нет в гимназии! Как же быть? Он, наверно, дома. Ну, всё равно, она пойдёт к нему домой. Это еще лучше. Надо идти. Он скажет, научит… Сейчас она придёт к нему и… он такой хороший!..»
Ирина соскочила с камня и побежала, забыв надеть шапочку. Скорей! Скорей! Сейчас Геннадий Петрович скажет такие слова, что ей сразу станет легко и спокойно. Скорей!
Вот и дом… нет, вот тот, с парадным. Вот и дощечка «Геннадий Петрович Груздовский».
Ирина вбежала на крыльцо, торопливо надавила пуговку звонка. Стало страшно. Что она скажет? Послышались шаги, и дверь открылась. Выглянула девушка:
— Вам кого?
— Ге… Геннадия Петровича… я…
— Вы из гимназии? Пройдите. Папа сейчас выйдет. Вот сюда.
Ирина прошла в переднюю, потом в небольшую комнату с двумя высокими книжными шкафами. Остановилась на середине комнаты.
Вошёл Геннадий Петрович с довольным лицом хорошо пообедавшего человека. При виде Ирины довольное выражение внезапно исчезло.
Ирина стояла молча, с побледневшим лицом, кусая губы. Она не могла выговорить ни слова. Учитель, обняв её плечи, повёл в глубину комнаты, к дивану и посадил рядом с собой. Но сейчас же вскочил, торопливо вышел из комнаты и вернулся с коробкой конфет.
— Берите, — сказал он просто и ласково, придвигая к ней конфеты.
— Геннадий Петрович, — шёпотом проговорила Ирина, — как же мне быть?..
— Как быть? — тихо, в раздумьи повторил он и, склонив голову, забарабанил пальцами по валику дивана.
Затем встал, беспокойно прошёлся по комнате. Ирина украдкой взглянула на него. У него было такое растерянное, страдающее лицо, что она сразу, без слов, поняла: Геннадий Петрович не поможет ей, он ничем не может помочь ей.