Он узнал, что Ольга выходит замуж. Сердце защемило так, что он немедленно побежал к ней.
И Ольга, и мать её встретили его с такими лицами, что ему сразу стало не по себе. Они были не одни. Сидели подруги Ольги. Одна из них кивнула головой на Фёдора Михайловича и громко спросила:
— Всё ещё похаживают?
Ольга засмеялась.
Решетников встал и ушёл.
В тот вечер он записывал в дневник:
«Господи! Как мучительно и тяжело видеть ту, которую ты любишь, в тот день, когда подруги снаряжают её к свадьбе, шутят исподтишка над тобой, а она сама вовсе не обращает на тебя внимания! Что я её люблю, вижу из того, что каждый день думаю о ней, жалею, что не могу на ней жениться, потому что не узнал её, хотя и писал в дневнике иной раз совсем другое… Быть может, она выходит замуж совсем не по любви?..»
Теперь оставалось только во что бы то ни стало добиваться перевода в Петербург.
ГЛАВА VI
Смелости поговорить с ревизором не хватало. Он написал ему письмо, в котором подробно рассказал о себе и попросил прочитать какую-нибудь из его драм. Александр Васильевич Брилевич, так звали ревизора, прочитал письмо и, улыбаясь, спросил:
— Так вы сочинитель? Что краснеете? Вы драматический писатель?
Брилевич расхохотался. Фёдора Михайловича смех этот обидел, и он раскаялся, что заговорил с ревизором. А Брилевич продолжал:
— Я вам скажу, что сочинители все ни к чему негодный народ. Впрочем, я вас испытаю. Приготовьте мне через две недели рекрутский устав.
Брилевич отошёл к своему помощнику и со смехом стал рассказывать о письме Фёдора Михайловича.
Сослуживцы, узнав, что Брилевич велел Фёдору Михайловичу написать рекрутский устав, позавидовали:
— Экое, подумаешь, счастье!.. Это он тебе должность хорошую хочет дать!
А Фёдор Михайлович не знал, как ему взяться за составление устава. Начал читать законы — непонятно. Посоветоваться… с кем же?
Сам Брилевич пришёл на помощь.
— Вы читали рекрутские дела? — спросил он.
— Нет.
— Отчего же вы не читали?
— Вы велели мне читать закон, а дел мне без вашего разрешения никто бы не дал.
— Вот вам два дела. Ступайте в ту комнату, прочитайте и скажите, как, отчего и почему…
Дела были небольшие, но Фёдор Михайлович, взволнованный, долго не мог понять их.
Мешал тяжёлый канцелярский слог, которым были написаны доклады.
Всё-таки одолел и сказал Брилевичу своё мнение о правильности решения этих дел.
— Хорошо! — одобрил Брилевич и начал задавать вопросы по делопроизводству, явно стараясь сбить Решетникова с толку.
Но Фёдор Михайлович, хоть и не блестяще, а ответил на все.
— Теперь я вижу, что вы читали закон и кое-что смыслите, — сказал Брилевич. — Но вот что: вы хотите ехать в Петербург, а не знаете, что это за город. Ваша Пермь в сравнении с Петербургом — дрянной угол, деревня. Там один квартал больше вашего города. Вы мечтаете, что вы гений! Удивительно! Да ведь вы доклада хорошенько не в состоянии сочинить, не только что печатать ваши марания. Получше вашего брата сочинители там голодают.
— Перепиской я никому не принесу пользы, — сказал на это Фёдор Михайлович.
— Врёте, отечеству принесёте пользу!
— Переписываю я не отечеству, а людям обыкновенным, как и я.
— Вот вы и вольнодумствуете! Знаете, что с вами за это можно сделать? — Брилевич прищурил весёлые глаза. — Возмечтали вы о себе, Решетников. Да!
Потом неожиданно смягчился:
— Ну, хорошо, я переведу вас, но с условием, что вы бросите своё сочинительство. Дайте слово, иначе не переведу.
Брилевич заставлял солгать. Конечно, можно было и не лгать, но тогда — надо остаться в Перми. Чёрт с ним!
— Я брошу… Не буду сочинять.
— Ну и хорошо! — обрадовался Брилевич. — Я приму в вас участие, как отец. Помните, что там надо трудиться, а вы с вашим почерком найдёте работу. Кроме департамента, можете заниматься в квартале. Там дадут вам рублей восемь. Через два года сделаю помощником столоначальника. Главное, почитайте меня, ласковы будьте со служащими и не глядите на начальников исподлобья, как теперь.