ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА I
3 августа 1863 года Фёдор Михайлович вышел из вагона на Московском вокзале в Петербурге и в изумлении остановился. Здание вокзала поражало размерами, публики на перроне было столько, сколько не бывало в Перми и на гуляньях.
Среднего роста мужчина, в чуйке, с маленькой рыжеватой бородкой и хитрыми узенькими глазками, подошёл и потянул из рук Решетникова чемодан. Фёдор Михайлович испуганно ухватился за чемодан обеими руками.
— Да вы никак, барин, за жулика меня приняли, — добродушно рассмеялся мужчина с бородкой. — Пожалуйте, барин, за мной, устрою всё в лучшем виде. Гостиница, барин, за первый сорт.
— Я не барин, — хмуро сказал Решетников, недоверчиво взглядывая на бойкого мужчину. — И гостиницу мне надо не первый сорт, а подешевле.
— Вот-вот, — обрадованно закивал головой мужчина. — Я и гляжу, будто наш брат! И пальтецо потёртое, щиблеты неважнецкие, и, между прочим, видно, что первый раз в Петербурге. Как, думаю, не помочь приезжему человеку.
Говоря это, мужчина уже взял чемодан и стал проталкиваться вперёд. Фёдору Михайловичу ничего не оставалось делать, как идти за неожиданным проводником.
«Первый сорт» был просто подвальной комнатушкой со сводами. Но мужчина, оказавшийся хозяином, уверял, что комнатка тёплая и сухая. Впрочем, Фёдор Михайлович и не разглядывал её. У него осталось всего шестнадцать рублей и полная неуверенность, удастся ли получить службу. До комнаты ли тут! Было бы где переночевать.
Сидеть в душном помещении Решетников не мог. Вышел за ворота.
По гладким булыжникам мостовой неслись кареты, извозчичьи пролётки. Цокали лошадиные копыта. По тротуарам, совсем не похожим на пермские, шли и шли люди.
Решетникову вдруг стало грустно. Какой громадный город, какая масса людей, и он — совсем один здесь. Ни одной знакомой души.
Завтра надо разыскать департамент. В какую же сторону идти? Ну, это он спросит у хозяина. А вот устроится ли он? И что даст ему новая служба? Да что, кроме давно опостылевшей переписки бумаг!
Хотелось разогнать мрачные мысли. Фёдор Михайлович пошёл по улице, старательно вглядываясь в дома, чтобы потом не заблудиться.
Дошёл до угла. Пение, громкий смех и разговоры слышались из открытой двери, над которой темнела вывеска. «Питейное заведение» — прочитал Фёдор Михайлович и решил войти. В зале питейного заведения было полно народу. Решетников с трудом отыскал свободный столик в углу. За соседним столом сидела компания, видимо, мастеровые.
Чиновник, с длинным кривым носом, в крылатке, ходил между столами, ища свободного места, и, не найдя, подсел к столику мастеровых.
— Как поживаете, земляки? — спросил он, укладывая на коленях картуз.
— Известно, как живёт наш брат, рабочий, — хмуро ответил старший из компании. — С голоду не умрёшь, досыта не наешься, коли есть работа. Вот вам, образованным, лучше живётся.
— Я немного получаю. Всего двенадцать рублей в месяц, — сказал чиновник.
— За что же тебе платят такие деньги?
— Я пишу.
— А на чём ты пишешь? — спросил старик, подмигнув молодым.
— Эк, спросил! На бумаге, разумеется, — с ноткой раздражения ответил чиновник.
— Ладно. Да ты не ершись… А бумага-то из чего?
— Из тряпок.
— А тряпки кто делает?
— Люди.
— Люди. Ну, а бумагу кто делает?
— На фабрике делают, — сухо ответил чиновник, оглядывая соседние столики. Видимо, он уж не рад был, что сел сюда, и высматривал другое место.
— Ишь, сам сознался — на фабрике, — не отставал пожилой рабочий. — Я седьмой год на бумажной-то фабрике. Кабы нас не было, так не было бы и тряпок и бумаги, ходил бы ты нагишом, и писать бы вам не на чем было, и тебе бы денег не давали.
Рабочие захохотали. Чиновник надулся. Фёдор Михайлович с чувством удовольствия наблюдал за этой сценой. Старик-мастер чем-то напоминал Фотеева.
Вот и тот, бывало, начнёт говорить и договорит до того, что словечка в ответ не найдёшь. Здорово старик отделал чиновничишку. Так его!
Домой Фёдор Михайлович возвращался в более весёлом настроении. Красивый, величественный город Петербург… А, может быть, и он, бедный провинциал, тоже скажет своё слово. И слово его из этого города услышит вся Россия.
С этими мыслями Фёдор Михайлович подошёл к воротам, вошёл во двор и остановился. В какую дверь идти, чтобы попасть в свой «первосортный» подвал. С трёх сторон двор окружало четырёхэтажное здание. Дверей было множество, и все одинаковые. Правда, на каждой — свой номер, но Фёдор Михайлович номера увидел только сейчас. Ни имени, ни фамилии своего хозяина он не знал. С трудом, переходя ст двери к двери, отыскал своё мрачное помещение и сразу же лёг спать.