Наутро, хорошенько расспросив хозяина, отправился в департамент. Узнав там, где живёт начальник отделения, Фёдор Михайлович пошёл к нему на квартиру. Так делали многие чиновники в Перми.
Но повидать начальника Решетникову не удалось. Дворник, швейцар, лакей явились неодолимым препятствием. Пришлось идти в департамент. Дорогой Фёдор Михайлович обдумывал, как он представится начальнику.
«Имею честь рекомендоваться: канцелярский служитель, Решетников».
Больше в голову не приходило ничего, но если он произнесёт эти слова с достоинством, то и их будет довольно.
Огромное здание строго-казарменного типа — департамент — не понравилось, напоминало пермскую казённую палату.
Швейцар, высокий, представительный, оглядел старые сапоги, потёртые брюки и пальто Фёдора Михайловича.
— Снимите пальто.
Фёдор Михайлович снял.
— За сбережение копеечек пятнадцать пожалуйте.
Фёдор Михайлович безропотно отдал пятнадцать копеек и поднялся по лестнице. На площадках и по коридору проходили чиновники в вицмундирах, фраках, пиджаках и сюртуках — важные, озабоченные, деловитые.
Фёдор Михайлович чувствовал себя очень неловко и потому, что на нём костюм был потрёпан, и потому, что он, провинциал, не знал, куда зайти, с кем и как заговорить.
Наконец, один из сторожей указал комнату. Фёдор Михайлович, боясь поскользнуться на лакированном блестящем полу, робко подошёл к высокому чиновнику.
— Что надо? — спросил чиновник, бросив презрительный взгляд.
— Я Решет…
— Что-о? — почти закричал чиновник. — Что вам надо? Зачем вы шляетесь по отделениям?
И грозный чиновник, сильно хромая, отошёл в сторону.
Фёдор Михайлович тоскливо оглянулся. Какой-то молодой чиновник с блестящими чёрными глазами указал, куда и к кому надо обратиться.
Начальник отделения, плотный, розовощёкий господин, сидел за столом в углу и жевал сдобную плюшку, в то же время разговаривая с чиновниками.
Фёдор Михайлович подошёл к столу и остановился, ожидая, когда начальник обратит на него внимание.
Начальник мельком взглянул на него и продолжал разговаривать. Фёдор Михайлович ждал. Наконец, недовольным тоном начальник спросил, откусывая сразу чуть не полплюшки:
— Что скажете?
— Я, ваше превосходительство, Решетников из Пермской губернии.
— А-а! — неопределённо промычал начальник и послал одного из подчинённых узнать, какое сделано распоряжение о Решетникове из Пермской губернии. Оказалось, что на должность уже был определён другой, а Фёдора Михайловича причислили к департаменту.
— Сколько же мне дадут жалованья? — спросил Решетников. Он не знал, что такое быть причисленным к департаменту.
— Ничего.
Решетников побледнел.
— Да у меня всего-то денег шестнадцать рублей. Чем же я буду жить?!
Его превосходительство развёл руками.
— Жалею!.. Кто же вас просил приехать?
— Да ведь мой формуляр затребовали. Вы хотя по воле меня примите.
Отчаяние уничтожило всякую робость. Теперь Фёдор Михайлович разговаривал свободно.
— Директор говорит, что вы не обучались в гимназии. А у нас нынче много даже университетских причислено к департаменту. Впрочем, зайдите дня через четыре…
Но Решетников не мог откладывать. Стал ожидать директора и подошёл к нему, когда тот собирался уходить домой.
Директор был высок, тучен, с внушительными бакенбардами, в вицмундире. Рядом с ним Фёдор Михайлович казался подростком.
— Что скажете? — небрежно спросил директор.
Решетников рассказал.
— Подайте прошение.
— Да ведь я причислен к департаменту.
Директор повернулся к какому-то чиновнику и недоуменно спросил:
— Что ему нужно?
— Вам что нужно? — переспросил чиновник…
— Решетников я… из Пермской губернии… у меня всего шестнадцать рублей, — повторял Фёдор Михайлович.
— А-а! О нём, ваше превосходительство, Брилевич хлопотал. Тот, который ревизовал пермскую палату.
— Доложите завтра, — сказал директор и ушёл.
Горек показался Решетникову Петербург. Озлобленный, мрачный брёл Фёдор Михайлович по Невскому проспекту. С ненавистью смотрел на крикливые вывески магазинов, ресторанов, кофеен. Всё, как нарочно, дразнило блеском, изобилием. Жирные окорока висели в окнах колбасных, в окне кондитерской возвышался сахарный за́мок. Раздражающий вкусный запах вырывался из дверей ресторанов.