— Если бы не хозяин, я бы ничего не сказал. Нельзя ли хоть сколько-нибудь?
— Право нет, если бы были, я бы не отказал, — уверял Усов и для большей убедительности прижал к сердцу руку.
Решетников молча смотрел в лицо редактора. Тот заёрзал на стуле, замигал толстыми ве́ками.
— Вы, пожалуйста, на меня не сердитесь. Право, у меня теперь нет денег. Зайдите в субботу, я, может быть, приготовлю.
Фёдор Михайлович, не подав руки, повернулся и вышел.
Закрывая за собой двери, он услышал тот же беспечный свист.
В окно падал свет от уличного фонаря и бледной полоской ложился на пол. Фёдор Михайлович пробовал читать, но ничего не вышло. Света было недостаточно.
Правда, на столе стояла свечка, но он ждал сегодня Комарова, знал, что они засидятся за разговорами. Да будут ещё и «Подлиповцев» дочитывать — значит, её надо поберечь.
Владимир Герасимович Комаров, чиновник департамента министерства финансов, был единственным человеком, которого Решетников мог назвать другом. Мягкий, серьёзный, вдумчивый, всегда спокойный, Комаров умел выслушать, понять и успокоить. Они встречались часто по вечерам, после департамента. Нередко Комаров забегал к Фёдору Михайловичу и просиживал до поздней ночи. Фёдор Михайлович рассказал всё о себе, перечитал Комарову все свои сочинения. Больше всего тому понравилась повесть о камских бурлаках — «Подлиповцы», которую Решетников писал ещё в Перми. Сейчас он переписывал её набело, попутно исправляя всё, что казалось неудачно сделанным. Каждую исправленную главу он прочитывал Комарову.
Владимир Герасимович, по обыкновению, принёс тёплых пирожков из пирожной лавки, Фёдор Михайлович взял у хозяина чайник кипятку и варёных яиц. Друзья пили чай.
Комаров грустил. Недавно он похоронил своего брата, Николая Герасимовича Помяловского, к которому был очень привязан и постоянно вспоминал его.
Вот и сейчас разговор шёл о Помяловском.
— Ведь, что обидно, пойми, Фёдор, ему только двадцать девятый год шёл, жить бы и жить… А красавец какой! Ты ведь его видел?
Фёдор Михайлович видел его только один раз, ещё в самом начале службы в департаменте, когда Помяловский заходил зачем-то к Комарову. Решетникову очень понравились большие грустные глаза и печально-ласковая улыбка Помяловского.
— Ты понимаешь, ведь он был несчастный человек, — продолжал Комаров. — Пить начал сильно, даже руки на себя наложить хотел.
— А из-за чего? — спросил Фёдор Михайлович.
— Так… своя неудачи… не знаю, — уклонился от ответа Владимир Герасимович. — Я его очень любил. Больше всех на свете. Не могу забыть… так перед глазами и стоит.
— Не горюй, — утешал Решетников, — ведь не воротишь? А ты думай о том, что о нём память будет жить. Того человека не забывают, который за правду стоял. Он о бедных, о несчастных писал, а те его всегда помнить будут.
— Да со мной-то его нет! — с горечью сказал Комаров, но сейчас же добавил спокойно: — Ну, дочитывай своих бурлаков. Знаешь, когда слушаешь про таких людей, видишь, какие они несчастные, — своё горе меньше становится. Думаешь: ещё хуже моего бывает. Читай!
Фёдор Михайлович придвинул поближе свечку, нашёл страницу, на которой остановились прошлый раз, и начал читать:
«Есть люди, которые называют бурлаков самыми последними, бросовыми людьми. Есть даже и такие, которые называют их негодяями, вредными. Но они ошибаются: бурлаки только люди необразованные, грубые, самые бедные люди. Ведь у бурлаков только и есть богатства, что на нём надето да что он съедает… и для этого он трудится больше, нежели другой. А терпение переносить зной, холод, дождь?..»
Комаров сидел, опустив голову на руку. Свеча озаряла его тёмнорусые волосы. Из кабака неслось дикое гиканье, песни. Фёдор Михайлович читал, голос его дрожал, рвался…
«Родился человек для горе-горькой жизни, весь век тащил на себе это горе, оно и сразило его… Вся жизнь его была в том, что он старался найти себе что-то лучшее…»
Дочитана последняя строка. Решетников залпом выпил остывший чай и отложил рукопись.
Комаров сидел всё в той же позе, опустив на руки голову. Казалось, он задремал.
— Да, это ты хорошо написал, — сказал он после долгого молчания. — Тут всё правда. Только скажи…
Комаров поднял голову и посмотрел на Фёдора Михайловича чёрными, влажными сейчас, глазами.
— Неужели ты отдашь «Подлиповцев» этому негодному Усову? В «Северную пчелу»?!
— Проклятая «насекомая», — вздрогнув от отвращения, ответил Решетников. — Нет, туда не понесу. Сам не знаю, кому отдать. Надо бы в хорошие руки…