Артем, не снимая с плеч рюкзака, так же молча последовал за Рыжим в комнату, только тут заметив, что толстая шея отчима стала красной: видно, ему было не по душе, что Артем разговаривал с ним, как с чужим, с гостем, не желал признавать его власть над собой.
— Ну что, покажешь, что в рюкзаке или силком у тебя отбирать?
Артем молчал.
— Что за маскарад? — Рыжий рванул на себя ящик секретера, извлек оттуда маску и, приложив ее к своей рыжей бороде, посмотрелся в зеркало. — Ну и рожа, отворотясь не насмотришься, вроде у псов-рыцарей такие были. На Ледовое побоище, что ли, собрался? Или газетные киоски грабить? В мешочке-то не лотерейные билеты лежат?
— Меня в хоккейную команду взяли, вратарем, и форму дали, в рюкзаке.
— Брось заливать-то, кто тебя, хилого такого, в хоккей возьмет?
— А вот взяли! — побелев от гнева, выкрикнул Артем.
— Туда таких не берут, — Рыжий рассмеялся. — Небось спер доспехи-то?
— Это мое.
— Да у тебя же бицепсов нет, — Рыжий нагло протянул к Артему руки, больно ущипнув его.
— Ой! — взвизгнул Артем и со всей силы дернул локтем, пытаясь отскочить влево, к дивану, но заехал Рыжему в пах, так, что тот подпрыгнул, как раненый лось.
— Ты что, больной? — крикнул Рыжий и отвесил Артему в ответ легкую оплеуху. — Силой, что ли, меряться будем?
Артем, покачнувшись, упал на диван. От удара у него свалилась повязка, и из ссадины снова потекла кровь, она капала на белую подушку вместе со слезами, хлынувшими из глаз, скорее, от обиды, чем от боли.
— Артем! Что с тобой? — дверь распахнулась, в комнату вбежала мать и, заметив кровь, текущую на рубашку, набросилась на Рыжего: — Господи, это ты, что ли, его отделал? За что же ты так? Да как ты мог ударить ребенка? Ты его, что ли, растил? Вот ты какой!
— Какой есть, — сплюнул Рыжий, отчего-то не пытаясь оправдываться.
— Если хоть один волосок упадет с его головы!.. Ты понял? — перейдя на крик, угрожала мать, наступая на Рыжего, будто собираясь тоже врезать ему.
— Понял я, понял. Кувыркайся тут сама со своим неврастеником. Дай чемодан. Осточертел мне этот постой!
Мать, белая, как простыня, уже не отдавая отчета в том, что она делает, швырнула Рыжему пустой чемодан.
Тот так же свирепо стал сваливать в него свои вещи. Борода его тряслась, руки не подчинялись голове, и туфли, стоявшие на полу, легли на белую рубашку.
— Уходи! Уходи, ты давно этого хотел. Предлога искал, — причитала мать, обнимая Артема. — Господи, чем ты его отделал, кастетом, что ли?
— Кастетом, — подтвердил Рыжий.
Артем давно уже не плакал, но все еще лежал на подушке, боясь шевельнуться, вмешаться в разговор взрослых.
— Ну за что, за что ты его? Изверг!
— Он скажет! — выкрикнул Рыжий и, схватив чемодан, выскочил в коридор.
Мать зарыдала еще громче и безутешней.
— Ма, ма, не надо! — пытался успокоить ее Артем, ласково погладив по спине, как удавалось ему прежде. Он поймал себя на том, что радуется уходу Рыжего, и ему хотелось, чтобы мать радовалась вместе с ним.
— Уйди от меня, паршивец! Всю жизнь матери сломал!
— Кто сломал? — в ужасе выкрикнул Артем.
— Была бы моя воля, родила бы тебя обратно.
Мать снова зарыдала, горько и безнадежно. Артем встал и, чувствуя, как кружится голова, то ли от потери крови, что все еще капала ему на руки, на рубашку, то ли от ужасной ситуации, из которой не видел теперь выхода, подошел к окну.
— Ма, он не ушел, он на улице стоит! — крикнул Артем, неожиданно для себя самого вдруг обрадовавшись, что снова видит отчима.
Рыжий стоял на тротуаре с чемоданом и курил, должно быть, и сам не понимая, что теперь делать, то ли идти к машине, что стояла во дворе, с чемоданом, то ли оставить его тут и, подогнав машину, забросить в багажник.
— Ма, давай я его позову?
Мать не отвечала, словно не слышала его.
Артем вцепился в раму, пытаясь открыть окно, потом, холодея от мысли, что Рыжий может уйти, так и не услышав его, вскочил на подоконник и, высунув голову в форточку, закричал на всю улицу:
— Арнольд! Арнольд!