Дерзкие цыганские глаза под наведенными сурьмой бровями, темные, похоже свои, волосы, родинка над верхней губой... Нет, таких посетительниц библиотеки у Гали не числилось! Но на всякий случай она спросила бесстрастным голосом:
— Вы пришли книгу поменять или в «читалке» посидите?
Женщина посмотрела с нескрываемым удивлением.
— Ты это мне, красавица, о книгах говоришь? В гробу я видала все твое хозяйство! — показала она на полки. — Для меня самая лучшая книга — хороший мужик... Тем более непрочитанный еще! — лихо подмигнула она Гале.
Галя торопливо поднялась, подошла ближе, оправила платье — начало разговора ей понравилось.
— А тебе, скажешь, хорошо, ровно монашке, сидеть в этой могиле? — снова с пренебрежением повела незнакомка рукой по сторонам. — Говори — не говори, все равно не поверю!
Этого-то Галя и не собиралась говорить! Когда с ума сходишь в этой серой яме, куда идешь, как на казнь!
Слезы выступили у нее на глазах...
— Реветь не надо! Краска потечет! По себе знаю, потому и не реву больше! — крепкими руками женщина взяла Галю за плечи, внимательно всматриваясь в нее. — А что? Девка, что надо! Поди, кавалеров навалом?
— Совсем не видно! — сквозь слезы проговорила Галя.
— Да ты что? Хочешь сказать, что у тебя... этого самого... нету?
— Кавалера, что ли?
— Ну, пускай кавалера! — махнула рукой женщина.
— Кого же сюда затащишь? Это не ресторан и не танцплощадка...
— А ну, садись, садись рядышком! — потащила ее незнакомка к дивану. — Садись и рассказывай! Может, я как раз тот человек, который тебе в жизни — во, как поможет! — ребром ладони чиркнула она себе по тронутой морщинами шее.
И Галя, не зная почему, рассказала странной гостье то, на что не раз жаловалась себе. О том, как ей хотелось быть похожей на Людмилу Гурченко — талия у нее даже тоньше, чем у артистки. О том, как папа с мамой ежегодно удирают от доченьки на курорт, вот и сейчас они где-то на Рижском взморье прохлаждаются... Как на первой же артистической «пробе» она провалилась, а потом вообще не смогла из-за проклятых баллов поступить ни в один институт — ни дневной, ни вечерний... И вообще жизнь дала трещину! Вместо киноэкрана она попала в этот идиотский филиал, откуда ее, наверное, скоро ногами вперед вытащат... Завтра день рождения, а праздновать — одной, с одноклассниками тоже контактов нет...
Рассказывая, она видела устремленные на нее дерзкие глаза, в которых читались и интерес, и насмешка, и еще что-то непонятное...
— Эх, золотая моя! — обняла ее женщина за плечи. — Да с такими данными, да с предками, что месяцами дома не бывают, да с такой квартирой — и еще слезы лить? Да мы с тобой такую карусель закрутим — не подходите близко! Как звать-то тебя?
— Галя... — впервые улыбнулась девушка.
— А меня Раей зови, если нравится! А ну-ка, Галя, черкни мне адресочек на память! Ты домой-то когда приходишь из этой богадельни?
— Когда как... В восемь должны закрывать библиотеку.
— И никто к тебе завтра не придет в гости?
— Может, одна девочка... Она тоже никуда не поступила... Научилась дамские парики лепить и живет — десять инженеров столько не заработают!
— Так нам сюда зайти или прямо идти по этому адресу?
— Нам? — переспросила девушка. — А что... Еще кто-нибудь будет?
— Ну, ты даешь, Галя-краля! — в лицо ей расхохоталась женщина. — Да нам с тобой, что? По сто лет, что ли? Так и в таком возрасте тоже, говорят, к мужику не грех прижаться!
— Скажете тоже, Рая... — Галя сделала вид, что смутилась.
— Ладно! — отмахнулась гостья. — Не строй из себя. Так куда приходить-то? На хату?
— Наверное, лучше на хату, — со скрытым удовольствием произнесла Галя. — Я Люде, парикмахерше той, позвоню. По магазинам пробежимся, купим что-нибудь...
— Насчет магазинов ты брось, девка! — строго сказала Рая. — Мы что, придем объедать и опивать тебя? У нашей компании валюта водится! И на тебя хватит! Гуляй, пока гуляется, девонька! — И от двери крикнула, взметнув руку вверх: — Жди! Завалимся!
За окном бушевало солнце, но Галя с теплотой и благодарностью вспоминала вчерашний ливень, который загнал к ней в библиотеку эту развеселую Раю. Еще ничего не произошло, но она верила, что со вчерашнего дня в ее серую, как паутина, жизнь ворвалось что-то новое, веселое, что больше не будет этого вечного чувства недовольства всем на свете, а на смену ему придет непреходящее желание петь, крутиться в танце, быть среди людей. И, склонив к плечу тщательнее, чем обычно, причесанную голову, она начинала напевать, пританцовывая, чувствуя, как поет и пляшет каждая клеточка тела.